Андрей Капица. Колумб XX века

Отдел искусственного интеллекта исчез, но лаборатории жили, вливаясь в другие подразделения ИАПУ. Ученики Староса набирали научный авторитет в стране и мире. В 2004 году ИАПУ возглавил член-корреспондент Виктор Лифшиц. Сегодня институтом руководит академик Юрий Кульчин. Его заместитель и руководитель отдела физики поверхности, в который выросла лаборатория Староса, — член-корреспондент Александр Саранин. Еще один замдиректора — доктор физико-математических наук Николай Галкин. Стали докторами и возглавили целые научные направления Александр Клещев, Владимир Коробцов, Юрий Гаврилюк… „Лишь пять лет Старос жил и работал во Владивостоке. Очень малый срок, но он сильно отразился на развитии физики на Дальнем Востоке“, — считает Виктор Заводинский, ныне — тоже доктор физико-математических наук, директор Института материаловедения ДВО РАН (Хабаровск). Добрым словом вспоминал во Владивостоке Староса академик, нобелевский лауреат Жорес Алферов.

…Дневников или мемуаров Старос не оставил. Лишь в 1990-х у нас стало известно о его первой жизни. В 1994 году Даниил Гранин использовал историю Саранта и Барра в романе „Бегство в Россию“. А Виктор Заводинский написал о своем учителе роман „По образу и подобию“, героя которого зовут Александр Феоктистович Мелос.

Интересно, что и на Западе только в 1980-х поняли, что советские ученые Старос и Берг (последний умер в Москве в 1998 году) — это беглецы Сарант и Барр»[258].

Надо отдать должное Филиппу Георгиевичу Старосу — он основал советскую «Силиконовую долину» в подмосковном Зеленограде раньше Калифорнийской. Прах этого выдающегося советского ученого после долгих переездов наконец-то обрел покой на Большеохтинском кладбище в Санкт-Петербурге. В 1989 году его вдова Анна Петровна обратилась в американское посольство в Москве с просьбой о восстановлении ее первоначальных документов на миссис Кэролайн Дэйтон. В 1991-м семья Староса вернулась в США.

Ю. Г. Пузаченко считал: «Дальневосточный научный центр — это конец периода экспансии науки по стране. Андрею Петровичу досталось охвостье парада „наукоградов“, когда этот импульс уже издох. Его ценные качества было трудно реализовать на спаде. Понимать его трагедию на Дальнем Востоке можно только в этом контексте».

«Андрей Петрович был еще слишком молод в то время, — возражает ему Ю. П. Баденков. — Когда он возглавил ДВНЦ, ему было 40 лет. А „молодыми“ в Академии наук считаются до пятидесяти. Когда открывают вакансию „молодых членкоров и академиков“ — это как раз для таких, а Андрей Петрович даже в эту категорию не входил. Потом, конечно, его общая культура: общение с ним было очень демократичное, он был очень далек от всяких бюрократических, чиновничьих подходов, от чего и страдал. Конечно, его не очень привечали в Приморском крайкоме. Потому что он всегда был достаточно независим.

То, что он рано оттуда уехал, тоже было следствием отсутствия у него привычки брать под козырек. Крайком решил, что ДВНЦ — его академия наук, они там главные и командуют. Андрей Петрович вызывал там массу нареканий у партийных чиновников, начиная от каких-то дурацких до стратегических вещей, но отстаивал свою позицию до конца, мог проявлять самостоятельность благодаря своему качеству бойца, о котором даже не все знают. Зато я знаю, как ему это было непросто: он очень переживал, поскольку был очень чувствительным и ранимым человеком».

«Я тоже был молодой и слишком прямой, — сетует В. Я. Сергин, — и говорил вещи, которые никогда говорить не надо. Наверное, я был плохо воспитан. Мы с Андреем Петровичем оба дети того честного времени. Просто у нас была разная подготовка. Он был рожден начальником, а я должен работать. Человек он был обтекаемый, округлый, доброжелательный и искренний». Сергин проработал в ТИГе до 1980 года, пока не потерял интерес к климатическим моделям. Он уехал на Камчатку заниматься моделированием работы человеческого мозга, а его брат С. Я. Сергин уехал в Калининград.