Андрей Ярославич

— А разве не им Бог доверил одушевлять храбростью воинов русских?

— А все ж Воду не помеха они! — упрямился старик.

И далее увлекал мальчика в бытие козлоногого Велеса, хозяина диких зверей и домашнего скота; и в повествования путаные о великанах-волотах и о божественном богатыре Дажбоге, о храбром Горыне и прекрасной Дидии. О змеях волшебных и страшном Кощее. И о веселом Коляде, в честь коего зимнее веселье…

Но рассказы эти прервались, когда по приказанию отца повезли мальчиков гостевать к нему в Киев.

Город показался мальчику очень большим и очень каменным. А позднее оказалось, что запомнилась хорошо одна лишь картина на стене в соборе Софийском — игрецы, скоморохи, дудари и гудцы… Андрей подумал, что вот навеки они замерли в игре своей, будто околдованные. И темнолицые большеглазые святые вокруг них…

Первая весть, когда воротились в Переяславль, печальная была: умер старый сказитель. Андрей запечалился и все пытал на дворе крестное имя старика. Наконец ему назвали — Иван. Но все же мальчик сомневался: а так ли оно… И о душе старика решил молиться такими словами: «Упокой, Господи, грешную душу раба твоего, воина Ивана, сказителя; языческое же его прозвание было — Козел»…

Так молился…

И бегал, играл, учился владеть оружием и ездить верхом…

Великая Яса — был свод законов Чингисхана. В сущности, было это — военное уложение. И общество монгольское было — войско, делилось на тысячи, сотни и десятки. И мать самого Чингисхана взята была с бою. И все были воинами регулярной армии. И против этой двинувшейся громады, где женщины от мужчин были неотличимы, не устоять было русским городам и феодальным дружинам. На Руси каждый человек, даже самого низкого рода и звания, был еще человеком худо-бедно. У монголов — только воином, и никем иным.

Внук Чингисхана, Бату, повел войско — «Батыеву рать». Но потомки храброго Рюрика, основателя русских княжеских родов, воспротивились завоевателям. Пали в крови Рязань, Пронск, Белгород, Ижеславец, Коломна, Москва и Владимир… Народ-войско нес всеобщее разорение и сеял смерть… Казалось, настали последние дни. Столица Болгарского царства на Идыле-Волге лежала в дымящихся еще развалинах. Котян, хан половецкий, молил о помощи зятя своего Мстислава Мстиславича Галицкого и кланялся ему дарами— «конями, вельбудами, буйволами и девками»…

Зима выдалась холодная и морозная неимоверно. Отец воротился из Киева. И Александр приехал из своего Новгорода. Приехал из Суздаля дядя Юрий Всеволодович. На дворе и в палатах все говорили о разорении, о погроме великом…

Но наконец-то — после всех поземок и сумраков — один солнечный день! Снег заблестел на солнышке. Катальную гору сделать бы… Может быть, от солнца и все то разорение, о котором говорят, минует, пройдет… В палате отцовой сидели. Отец держал его на коленях, будто он давал отцу какое-то тепло человеческое, нужное такое. Андрей тихонько перекатывал во рту, сосал сладкое ореховое ядрышко. Ему уж почти восемь лет, исполнилось. Беседу в палате слушал невнимательно. Думал о катальной горе. Но от всех этих разговоров дворовых о разорении сердечко тревожилось. Хотелось отца спросить, когда пройдет разорение, когда эти татары уйдут или когда их побьют; и пойдет ли он в поход с отцом… Но не спрашивал. Понимал, что вопросы эти — детские, несмышленыш может спросить о таком. Лучше промолчать, само пусть узнается все!..

Даже возрастный совсем Александр молчал и напряженно вслушивался в отцовские слова. Андрей тоже решил послушать, но тут и отец замолчал, а заговорил дядя Юрий Всеволодович.

Прежде Андрей не знал его. Юрий поднес подарок племяннику, любимцу своего отца. Деревянного коня поднес. Чуть-чуть Андрей насупился, он ведь уже не младенец, у него живой конь есть — Злат. И как будет поглядывать Александр этими прищуренными глазами своими, когда прознает, что его Чике подарили деревянного коня большого, будто ребенку! Но было холодно, в конюшню не пускали; позвал Танаса в свой спальный покой, и долго играли с большим деревянным конем, ярко разукрашенным, с цветными полосами на боках закругленных… Играли, пока от отца не пришел слуга — Андрейку звать к отцу. Танас ведает, что Андрей у отца любимый, но не сердитует, не завидует, это в нем хорошо…

Юрий тогда глядел на маленького мальчика, круглолицего, с голубыми солнечными глазами. Вот он — соперник на мордовских землях, вот из-за кого смерть пришла Феодору, дошли слухи… Но теперь другое на уме у всех…

Взволнованный, обернулся князь Юрий к брату.

— Что же это? Что же это деется?! — услышал Андрей.

— Что деется, спрашиваешь? Заря — вот что! — Отец отвечал уверенно и с каким-то величавым восторгом.

Андрей задумался. «Заря»… Это отец разорение называет зарей?.. И слова звучат сходно… Значит, разорение— хорошо? Ведь заря — хорошо… После зари новый день бывает… Или… новая ночь!.. Но, видно, и князь Юрий почувствовал по-своему сходное звучание слов…

— Заря?! — выкрикнул он почти с отчаянием. — Разор! Опомнись, брат!..