Андрей Ярославич

Но то, что этот человек заговорил на ее языке, вовсе не обрадовало ханшу. На ее лице, смуглом, с торчащими, выступающими щеками мясистыми, явилось какое-то сосредоточенно-тупое выражение, будто она столкнулась с чем-то непонятным для нее и пугающим. Она посмотрела на Александра почти злобно. Он поклонился еще ниже и протянул ей шелковый сверток с печатью — ханский ярлык, предназначенный Сартаком для передачи ей…

Андрей понял, что низкий поклон брата скрывает на деле бесстрашие и спокойствие. Он почувствовал гордость за брата. И, поглядев на ханшу, снова подумал о том, что власть получает не самый умный и не тот, кто самим своим рождением назначен к власти, а самый сильный. У этой женщины была эта сила для власти, и потому уже не имели никакой важности ее самоуверенная тупость и, возможно, не такое уж высокое происхождение…

Она не протянула руки за свертком. Сверток взял человек в светло-синем халате и с маленькой белой шапкой на седоватой, коротко остриженной голове…

Человек сломал печать…

Сколько раз за это нелегкое время их пути Александр хотел узнать, что написано в ханской грамоте по указанию Сартака. Но невозможно было развернуть свиток, не повредив печать. А если бы и было возможно, ни Андрей, ни Александр не смогли бы прочитать. Александр просто не умел, Андрей начал было учиться у летописателя, но теми знаками, которые тот показал Андрею, ханские грамоты не писались, какими-то другими значками писались, и почему-то Рашид ад-Дин об этом сказал…

Письмоводитель ханши громко огласил написанное. Толмачи тихонько переводили чужеземным гостям. В грамоте своей Сартак обращался к великой ханше Огул-Гаймиш, от его имени было сказано, что он посылает к ней князя из Русской земли, Андрея, для того, чтобы она своей властью наделила бы его подобающим ему уделом из наследства его отца, князя Феодора-Ярослава; а также посылает к ней Сартак Андреева брата, князя Александра, пусть великая ханша узаконит и его права на его долю отцовских владений…

Впервые в своей жизни Александр был настолько унижен, опозорен. Сартак не просто обыграл его в несколько дальновидных ходов, но еще и словно бы отволок от игральной доски за шкирку, будто щенка, с этим своим высокомерный презрением… В их разговорах и речи не было об Андрее, о том, что Андрей остался безземельным, безудельным; и Сартак прекрасно знал, что Александр — старший из сыновей покойного Ярослава… И вот теперь Сартак показывает Александру, что знает все! И то, о чем умолчал Александр, тоже ведомо Сартаку… И Андрея, младшего, Сартак унизительно для Александра ставит наперед… И Туракина и Гуюк мертвы… И что еще, тайное, не подлежащее громкоголосому оглашению, написано в этой шелковой грамоте? Какая игра затеяна Сартаком?.. Александр с душою, охваченной гневом, не намеревался прощать. Нет, Сартак не ведает, что такое гнев Александра! О! Ударами этого гнева еще долго будут преемники Александровы убивать и унижать потомков ханских…

Но сейчас всему причиной был Андрей… Андрей был причиной нынешнему унижению Александра. Андрей был невинен, но был всему причиной. И никогда Александр не простил Андрея до конца. И ясное осознание невиновности, невинности Андрея только сильнее распаляло. Гнев на невинного — самый сильный гнев…

И только одно ощущение могло хоть немного утешить сейчас Александра — да, Сартак унизил его, но играть Сартак будет с ним, более не с кем. Он и Сартак — за одной доской, прочие все — Андрей, ханша — фигуры игральные, и не более того…

Андрей вовсе не обрадовался прочитанному письмоводителем. Андрей понял, что Александр унижен, опозорен. И этот позор брата Андрей воспринял как позор и унижение себе. Казалось бы, захотели соблюсти в отношении его некую справедливость, но сделали это так унизительно для него, для его брата, для Русской земли, которую он и Александр представляют здесь, в дальнем краю…

Сейчас Андрей не мог додумать всех своих мыслей. Мысли его летели, взвивались хаотически, сплетались, недодуманные, и уже претворялись в эти отчаянные живые страстные действия…

То, что произошло, едва ли могло быть неизвестно Шекспиру, поскольку описано в «Хронике путешествий» Андрэ Лонжюмо, переведенной на английский язык еще при Генрихе VIII; и подобное занятное и познавательное чтение Шекспир очень любил. И все равно, когда читаешь это место в «Хронике», поражаешься…