Андрей Боголюбский

   — Такая молва, что-де кудринские сироты боярскую челядь ульстили, что своими-де прелестными речами всей округе головы кружат, что, того гляди, город спалят с посадником вместе. Москву спалят! — повторил Пётр, снова сильно подняв голос. — Чуешь ли, посадник, чем в окно-то несёт? Кто за Москву ответит? Не ты ли, посадник, ответишь? А посадник, толкуют люди, взаместо того чтоб дать пример, у себя по двору знай себе похаживает да с женой своей вместе, с посадницей, голубей гоняет! Вот какая молва. Вот что мне мой сват, великий боярин, с чужих, не с моих слов сказал.

   — Так я ж...

   — Что ты ж?

   — Так я ж к тебе с тем и шёл, чтоб о твоих пожарах потолковать.

   — Потолковать! О моих пожарах! Разумеешь, чай, сам, чьи пожары, кто в них повинен. Или, скажешь, не ты, а я в них повинен?

   — Не в том дело, кто повинен, — пролепетал посадник, — а в том дело, как быть!

   — Ты ль меня спрашиваешь, как быть? Так кто ж ты таков? — закричал Пётр, с мучительным наслаждением давая наконец полную волю всему, что вздувало ему сердце. — Кто ж ты таков, леший тебя перешиби! Посадник ты московский или ты мокрица давленая ? Кому ж и знать, как не посаднику, как город устеречь? Где твой городовой снаряд? Где твой городовой полк? Кто у тебя на посаде сотский?

На Москве — по малости посада — ещё не было тысяцкого, а был только сотский, под рукой у посадника.

   — Сотский? Кто у меня на посаде сотский? Дубовый Нос у меня сотский. Бахтеяр.

   — Дубовый Нос! Бахтеяр! — с издёвкой в голосе повторил Пётр. — Бахтеяр да ты, ты да Бахтеяр — хороша двойка!

Бахтеяр, больше известный под кличкой Дубовый Нос, был первый на посаде богач, нажившийся на пивоварстве. Он продолжал промышлять пивом и теперь, а заодно давал деньги в рост и резал своих должников огромными, лихвенными поборами. Зажирел он до такой степени, что его короткие, оплывшие ноги, все изъеденные язвами, еле передвигались.

   — Хороша двойка!— повторил Пётр. — Где ж у вас с Бахтеяром городовой снаряд?

   — Чай, у Бахтеяра в погребу.

   — В пиве отмокает?

   — Пошто в пиве?

   — А то в чём же? Велик ли у тебя полк? Сколько посадских можешь скликать? Сколько слобожан?

   — Сколько слобожан? Да числа-то давненько не бывало. Нужды-то, сам знаешь, не было.

   — Пришла нужда! — перекрикнул Пётр. — Тресни сотского шкворнем по пузу. Пусть достаёт снаряд. Пусть наряжает биричей. Пусть скликает всех — численных и нечисленных. Всех как есть. Сказывай поход.

   — Поход? Куда поход?

   — Куда? В Кудрино, вот куда.

   — Как же распоряжу, когда снаряд-то...

   — Как хочешь, так и распоряжай. А не то голову прочь! И тебе и Дубовому Носу! — Пётр провёл рукой но потному лбу. — Снаряд! — передразнил он. — Чай, с наряд поизржавел да поистлел у тебя хуже твоих ходилок! Свой снаряд даю. Свою челядь даю, всю какая на дворе будет. Под твой ответ... Что зубом запрядал? Чтоб сегодня же до заката весь твой городовой полк был в Кудрине! Слышал? Не своим именем сказываю — дружина тебе велит. Слышал?

   — Кто ж поведёт полк? Мне-то где ж по моей убогости.

   — Тебе-то! Тоже, посадник!

Пётр побледнел и сморщился так, будто кто защемил ему сердце клещами.

   — Сам поведу полк! — выкрикнул он изменившимся голосом, держась за грудь. — Ступай.

Когда, поотдышавшись, он вызвал оружничего, тот на его вопрос ответил, что боярский снаряд исправен и весь цел, а мужеской челяди на дворе восемь душ, сам оружничий — девятый.

   — Восемь? Как — восемь! Где ж другие?

   — Двадцать душ со старостой ушли с рассвета на Сходню тамошний клин орать, да боронить, да огородом огораживать, как тобой, осподарем, велено.

   — Велено! Двадцать душ! А остальные где ж?

   — В Кудрине, чать, душ сорок осталось.

   — Сорок! А ещё-то остальные?

   — Да ещё-то никого и нет.

   — Как — нет? Где же?

   — Не ведаю. Поразошлись.

   — Маштак на дворе?

   — Нет.

   — А он где?

   — Не ведаю.

   — Как не ведаешь? О Маштаке не ведаешь?

   — О Маштаке. Он с утра как от тебя, от осподаря, ушёл, так с той поры на дворе и не бывал.

   — С утра?

V

Вскоре после полудня и началось то самое, чего при всём старании не перескажешь подряд, не скуёшь в одну цепку, потому что происходило это во многих местах зараз, а иногда хоть и не зараз, но так, что не поймёшь, где началось раньше, где позже и откуда куда перекидывалось.

В посаде вплоть до обеденной поры всё было тихо.

Старуха Воитиха, вдова, вязея, чулочница, что жила наискосых от московского сотского Бахтеяра, видела со своей завалинки, как в обед прибежал к Бахтеяру из города посадничий слуга. В этом не было ничего удивительного: у посадника с сотским, всё это знали, было много общих дел.

Вслед за тем Нехорошко Картавый, захребетник Дубового Носа, спасавшийся за его хребтом от боярских поборов, лучший его пивовар, а заодно сборщик вир и продаж, вывел Бахтеяра под руку из дома и повёл в город, к посаднику.