Андрей Боголюбский

   — Будешь у смоленских князей, — объяснял он свату, — ударь им челом от нас от всех: и от Якима и от Петра. А как дойдёт до прямого дела, так со всеми князьями зараз не говори: они хоть и родные братья, а нрав у всех разный. Князю Мстиславу скажи так: «Нам, мол, княже, ведомо, что ты смолоду привык не бояться никого». Мстислав на лесть падок и задирчив. Так ты его сперва лестью мягчи, а там понемногу и задирай. Скажи ему: «Княже, не ты ли летось под Киевом загнал Андрееву рать за Днепр [24]? Не ты ли остриг Андрееву послу голову и бороду?»

   — Знаю, — хмуро кивнул головой сват.

   — Знаешь, да не все, — огрызнулся Иван. — Скажи так: «Когда, мол, тот посол от тебя к Андрею воротился и Андрей его, остриженного, увидел, так у него от обиды да от стыда даже лицо потускнело». Скажи: «Стольник Иван Кучкович, чашника Якима Кучковича брат, при том был и своими глазами всё видел». Дальше повороти речь так: «Коли Андрей в те поры испугался твоей дерзости, княже, понизил стяги свои и поворотил коня, так теперь, после летошнего киевского срама, испугается и того более. Перешлись, княже, с новогородцами. У новогородцев с нами, с залесскими боярами, одна душа. Андрей им своего сына, мерзостного Юрашку, в князья навязал [25]. Так ты, княже, этого Андреева ублюдка прогони. Новогородцы только того и ждут. А тогда с ними заодно дерзни на Андрея, воюй Волгу: голыми руками всю возьмёшь, до самого Ярославля».

   — Да и от нас, от ростовцев, добавь, — вставил купец, кривя впалый рот, — что мы-де им, новогородцам, в том не помешаем, а поможем. И не мы одни. Наш город всех старше: на чём мы положим, на том и пригороды станут. А ежели наши орачи да каменосечцы, что под Андреевой рукой в нашем пригородке Владимире сидят, — ежели они против нас пойдут, так мы на них управу найдём. Довольно они над нами потешились.

   — Ехать пора, — сказал сват, подаваясь к дверям. — Скоро светать начнёт...

   — Погоди, — остановил его Иван. — Только последнее слово скажу. — Он опять принялся наставительно тыкать пальцем: — К князю Роману ты с другого боку подходи. Роман тем хвалится, что больно кроток да совестлив. Так ты его стыдом пройми. Скажи ему: «Зачем срамишься, княже? В чьей воле ходишь? К кому пошёл в подручники? Из чьей руки хочешь Киев брать? Из Андреевой! А давно ли тот же Андрей тебе, как последнему холопу, велел из Киева убираться? Или не знаешь, что для него ничей закон не свят? Старины не чтит. Отцову волю нарушил. Мачехе своей, княгине, природной греческой царевне, не велел в Русской земле быть. А с ней заодно прогнал и меньших своих братьев. Их волость беззаконно себе прибрал. Киев разорил и осквернил. Князьями помыкает, как челядью. Бояр не слушает...»

Про кого другого, а про бояр не хуже тебя сумею сказать! — сварливо перебил сват. — Не держи нас Иван: наживём беды!

А из ворот как же нас выпустят? — забеспокоился купец.

   — Я сам до ворот провожу, — сказал Иван. — Перед стольником Иваном Кучковичем какие ворота не растворятся!

III

Оставшись наконец наедине с братом, Кучковна пересилила кое-как робость и приступила к нему с осторожными расспросами о своих.

Иван, раскрасневшись от пива, заложив руки за спину, тяжело шагал по клети из угла в угол. Нехотя, хмурясь, не договаривая, даже будто сердясь за что-то на сестру, он сказал ей только, что её дочери Груне пришлось уехать из Суздаля, потому что жить там стало негде: у свата отобрано всё — и городской двор и все вотчины; хоть по миру иди! Груня живёт пока на отцовом дворе во Владимире. Пётр говорил, что хочет отправить её сюда, на Москву. Недосуг ему с ней пестоваться — другие дела поважнее, пояснил Иван, многозначительно подняв брови. Груниного молодого мужа сперва заковали было в железа и кинули в поруб. Потом вынули и водили к князю. Князь долго с ним толковал с глазу на глаз и велел расковать. Однако держит его в Боголюбове и не велит никуда отлучаться. А Пётр Замятнич (посадница не соврала) в Боголюбове больше не живёт...

   — Княгиня... — робко начала было Кучковна.

Иван весь взъерошился.

   — Про княгиню худа не говори! — отчеканил он строго и даже пальцем погрозил. — Без княгини всех бы нас давно окрутили, как твоего свата... А и ей не сладко, — прибавил он помолчав и задумался, шевеля пёстрыми бровями.

Кучковна, чтобы поскорее перевести разговор на другой предмет, спросила, как же удалось спастись свату.

Иван объяснил, что сперва суздальский игумен уберёг свата в монастырской ризнице, в сундуке, а потом, когда снаряжали обоз с озимыми семенами в их окольный скит, келарь зашил свата в мешочную редину и с семенами вместе переправил в скит. Там сват и отсиживался двадцать дён в житной яме.

   — А от княжого-то ключника, от Анбала, как же ушёл?

   — От Анбала? — переспросил Иван с какой-то странной усмешкой и кинул на сестру косой, пытливый, как ей показалось, взгляд. — Про то Анбала спрашивай, а не меня: может, когда и скажет.