Андрей Боголюбский

- Ты мальчонку не бей, не отец! - закричали из толпы.

- Кабы не мог, так и не бил! - огрызнулся Яков. - Господин мой повелел привести его живого или мёртвого.

Теперь уже все стали на защиту Алёшки.

- Здесь, в княжом городе, господином князь, а не боярин…

- Ты, боярский холоп, убирайся подобру-поздорову! - посоветовал кто-то.

Яков хотел что-то ответить, но ему не дали.

- Братцы, вяжите боярского холопа! Отведём его на княжой двор - пусть там рассудят.

Несколько человек предлагали отпустить с миром.

- Подневольный, - говорили они. - Небось пригрозил ему боярин.

Между тем Алёшке развязали руки:

- Иди, малый, в свою кузницу, а мы боярского слугу отведём на княжой двор.

Но Якова и след простыл: боярский холоп утёк, пользуясь суматохой.

- Ты его не бойся, мы, горожане, тебя в обиду не дадим! - говорил, важно подбоченясь, сын бочара. - Но и сам гляди в оба.

11

Яким Кучкович, младший брат боярина Ивана, был одним из наиболее доверенных советников князя Андрея. Это был невысокий широкоплечий муж, с лобастой большой головой и длинными руками.

Боярин лежал на лавке в жёлтой шёлковой рубахе, засунув пальцы за зелёный монастырского шитья кушак.

Стукнула дверь, в комнату вошёл мальчик: - Боярин, тебе грамота.

Письмо, нацарапанное на берестяном свитке, Яким прочитал со вниманием. Стоявшему у дверей ближнему слуге Яким сказал:

- Скачи за боярином Моизичем. Скажи, что прошу немедля.

Через час, глухо стуча подковами, Яким и его друг Моизич проехали по деревянному настилу в невысокие монастырские ворота.

В низкой светёлке их ждали. В углу под иконами сидел ростовский епископ Нестор, возвращавшийся из Византии. Его помощник, высокий чернобородый грек в накинутой на плечи бараньей шубе, беседовал с дородным боярином, киевлянином Петрилой.

Яким знал Петрилу - не раз продавал ему овёс и коней. В последнее время великий князь Юрий приблизил Петрилу к себе и часто поручал ему свои дела. Кучкович не удивился, увидев Петрилу с греками: богатый киевлянин вёл торговлю и с Византией. Яким сел.

Пахло левантским ладаном и воском, мигали лампады. Монах-грек говорил Петриле:

- На Русь мы приехали служить церкви. Церковь - наша госпожа. И все мы, духовные её слуги, и вы, лучшие люди, должны не жалеть сил для её славы.

Монах держал себя уверенно. Его манера разговаривать с людьми, едва заметные скупые жесты и лицо, холодное, сдержанное лицо византийца, с презрительно прищуренными глазами, изобличали человека, привыкшего властвовать.

Когда разговор коснулся великого князя Юрия, Ефрем Моизич, как нарочно, вставил:

- Боярин Яким - сын убитого боярина Кучки. Монах сузил глаза, словно хотел рассмотреть Якима лучше.

- Нам известно это, - кивнул он головой. - Великий князь Юрий не жалеет крови лучших людей.

Якима сильно задели эти слова. У него чуть не вырвалось, что Юрию придётся ещё раскаяться. «Что я, Господи! - подумал он, прикрыв рот рукою. - Здесь же Петрило… Нужно послушать, что он скажет…» Он ещё раз посмотрел на Петрилу, точно желая удостовериться в мере добра и зла, на которую способен этот человек. Петрило сидел, внимательно прислушиваясь к разговору, тихий, скромный, словно слуга.

- Бог до сих пор посылал князю Юрию удачу… - продолжал монах, играя чётками. - Но, став великим князем, Юрий возгордился. Он не всегда усердно служит матери святой церкви. - В шёпоте монаха звучали зловещие ноты. - Князь Юрий не отошёл от церкви, за это Бог немедленно покарал бы его смертью, - но князь ищет себе большей власти, чем это ему определено Богом. А это также грех…

Как ни зол был Яким Кучкович на великого князя Юрия, при этих словах ему стало не по себе. «Так это же против князя! - подумал он с замирающим сердцем. - За это Юрий казнит немилосердно…» То тихо, то страстно и жарко струилась речь умудрённого в книгах грека, но боярину уже было не до красот эллинского ораторского искусства. Он знал, как жестоко великий князь расправлялся со своими врагами. Вспомнил казнённого Юрием отца. В полутьме светёлки Кучковичу почудился тесный подвал, палач с засученными рукавами и сам он, Яким, со скрученными назад руками, с посинелым, опухшим лицом…

В эту ночь Яким, подперев щёку, долго сидел в своём тереме перед свечой. От беспокойных дум голова шла кругом. Он всё больше убеждался, что нужно держать язык за зубами и быть осторожным. Его радовало, что многие ненавидят великого князя. Душе льстило, что эти учёные византийцы добрым словом помянули отца, но думалось и другое: не хотят ли они затянуть его в свои сети и обмануть? Надменный монах, старый, немощный, точно сошедший с иконы Нестор, Моизич и налитый кровью Петрило, одиноко сидевший на лавке у двери, - всё это были друг для друга свои люди. Они говорили о несправедливости князя, но такими словами, точно вызывали его, Якима, быть более откровенным. Точно они хотели услышать от него такое, что потом позволило бы им считать его своим, причислить его к их кругу.

«Ну нет… - мрачно ухмыльнулся боярин своим мыслям. - С Юрием мне сводить счёты не к спеху, я подожду…»

12