Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Брюсов по этому сборнику оказывается единственным современным поэтом, держащим в руках судьбы будущей русской поэзии. Все иные (включая сюда и Бальмонта) мелкие величины сравнительно с Брюсовым. Такой концентрации, мощи, порой Микель-Анжеловских взмахов, вдумчивости русская поэзия не видала со времен Фета, Тютчева, Майкова. Правда, легко просмотреть (особенность всех крупных поэтов) Брюсова (он не ярок), но мое глубочайшее убеждение, что отныне к именам Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Дельвига, Тютчева, Майкова, Полонского, Ал. Толстого должно присоединять имя Брюсова!..

Такие строфы, как:

Кругом меня – немые тополя,
Как женщины, завернутые строго.
Свивается причудливо дорога
Вся белая, мглу надвое деля[1007]

встречаются только у мировых поэтов! Или:

Знаю сумрачный наход
Страсти, медленно пьянящей,
Словно шум далеких вод,
Водопад, в скалах кипящий[1008].

Или:

Так говорила, не дыша, бледнея,
Матрона Лидия, как в смутном сне,
Забыв, что вся взволнована Помпея,
Что над Везувием лазурь в огне…[1009]

Или:

По беломраморным ступеням
Царевна сходит в тихий сад
Понежить грудь огнем осенним,
Сквозной листвой потешить взгляд.
Она аллеей к степи сходит.
С ней эфиопские рабы.
И солнце острый луч наводит
На их лоснящиеся лбы[1010].

А!..

Я пойду за ним, за ним
В переулок опустелый.
Черный плащ его, как дым.
Пеплум мой, как саван белый[1011].

Или:

Помоги мне, мать земля!
С тишиной меня сосватай!
Глыбы черные деля,
Я стучусь к тебе лопатой…
Ты всему живому – мать,
Ты всему живому – сваха!
Перстень свадебный сыскать
Помоги мне в комьях праха.
…
Помоги сыскать кольцо!
Я об нем без слез тоскую
И, упав, твое лицо
В губы черные целую[1012].

Или:

Напрасно дух о свод железный
Стучится крыльями, скользя.
Он вечно тут, над той же бездной.
Упасть в соседнюю нельзя.
И путник по средине луга,
Куда бы он ни кинул взор,
Всегда пребудет в центре круга.
И будет замкнут кругозор[1013].

Или:

Сквозь окна льется свет, то золотой, то синий,
Неясный, слабый свет, таинственный, как мгла,
Прозрачным знаменем дрожит он над святыней,
Сливаясь с веяньем орлиного крыла[1014].

Но довольно! Вижу иронию на Вашем лице и спешу закончить наводящие на иронию, дорогие для меня строки…

Дорогой Эмилий Карлович, пишите. Извините убогость и внешность письма, но у меня накопилось много внешнего, что я и передал Вам.

Остаюсь горячолюбящий Вас.

Борис Бугаев.

P. S. Мой привет Анне Михайловне[1015]. Заметка Шмидт (я слышал что-то о ней) не пойдет в «Н<овом> П<ути>», если не ошибаюсь. Но постараюсь узнать. Знал, что делал, когда путал Софию с Марией, но в той плоскости, на которой я стоял (символической, а не воплощ<енной>), можно и должно смешивать Софию с Марией. Г-жа Шмидт не умеет соблюдать перспективы плоскостей.

Посылаю стихи.