Андерманир штук

– Слушай меня, львенок. Не так этому всему учатся – тот фокус попробовав, другой… Одно движение – полдвижения, четверть! – месяцами, годами отрабатывают и даже потом тренировки не прекращают никогда… а голова – пустая. Я тебе, по совести сказать, такой жизни не хочу… ты бы и сам не захотел, если б только представлял себе ее как следует: скучная она, тупая. Да и руки у тебя не те, прости меня… Не ручной ты львенок.

– А какой – дикий?

– Не знаю. Знаю, что не ручной, но вот какой – не знаю. Загадочный ты. Но в любом случае фокусничать тебе незачем – по-другому тебе лучше жить. Жить, жить… – и много чего прожить.

– Зачем?

А и в самом деле… зачем! Миллионы маневичей ничего не проживали – сразу в искусство: скок! Потому и думают, что искусство – это искусство жить. И живут себе… искусно. Искусно и припеваючи. И различают между искусством-жить и действительностью-жить, которые, конечно же, разные: пропасть меж ними! Искусная жизнь – и безыскусная… Что с того толку, что он, Антон Петрович Фертов, безыскусную свою жизнь почти прожил? Он-то сам даже и не понимал: где оно в ней, жизни его, это искусство? Все сплелось как-то… слилось. Не было разницы между вот этой вот квартирой и манежем – никогда не было! Но потом пришел мальчик Лев и построил мост… мостик. Шаткий мостик – имени деда Антонио. И пошел по мостику: от Антона Петровича Фертова к Антонио Феери. Мальчик боится, да идет. А мостик-то старый… качается!

– Дед Антонио, вот тут еще непонятно! Ты спишь?

Я не сплю, львенок. Я мостик. Я тебя держу, мне спать нельзя. А то Маневич ухватит тебя за бочок и утащит во лесок. Я не сплю. Я не сплю.

Он так и заснул в кресле. Но утром – при полном параде – уже будил Льва. Глаза у того были красные, и дед Антонио чертыхнулся: вчера за разговорами опять забыл напомнить внуку, что капли-то в глаза перед сном закапывать все-таки надо! Вот уж сколько лет знает Лев, что это его спанье с открытыми глазами роговицу сушит, роговица мутнеет… возникает ксероз, – а все не привыкнет никак к каплям, бестолочь. Между тем обещанные офтальмологом резь в глазах и светобоязнь уже налицо…

– Дед Антонио, ты куда собираешься? – Лев беспощадно трет глаза и смотрит на деда: костюм, галстук, черные ботинки. Андерманир штук, хороший вид – дед Антонио при параде стоит!

– Никуда не собираюсь. Дома буду.

– А почему ты так одет?

И действительно – странно он одет к завтраку. Словно к ужину – званому.

– Я просто по телефону говорить собираюсь.

– В галстуке? – Лев смотрит на деда Антонио и смеется.

– Это важный разговор! – Дед Антонио смеется в ответ и вот уже церемонно кланяется Вере, зашедшей за Львом.

Кто бы мог подумать, что из толстого чада девичьего полу получится такая газель! Сколько же ей теперь? Ах, ну да, тринадцать, как и Льву.

Приближаемся к опасному возрасту? Или – уже там?

– Чего это дед Антонио – как на прием? – интересуется Вера на улице.

– Куда-то звонить собрался, – торжественно сообщает Лев. – Важный, говорит, звонок.

Вера молчит долго. И уже на пороге школы – говорит:

– Какие мы все-таки другие, Лев, какие… неправильные!

А дед Антонио разгуливает по комнате. Смотрит в зеркало. Поправляет галстук. Он покажет им фокус! Он всем им покажет фокус… фокус-покус. Ради львенка. Ради всех львят на земле. Всех львят и всех газелей.

Это будут только очень старые фокусы. Давным-давно изжившие себя, бесценный Маневич! Самые ранние фокусы человечества… Именно те, которые ты наголову разбиваешь в своей подлой книге.

Маневич бил-бил – не разбил!

– Алло, Ниночка? Это Антонио Феери… С Константинванычем соедините меня? Спасибо. Костя? У тебя, говорят, ангажемент созрел? Как – «отказался»? Ничего я не отказался: я подумать обещал! И я подумал. Ближайший сезон не годится: у меня Лев в опасном возрасте! Да нет, не в этом дело, конечно, – просто я совсем новый аттракцион сделать хочу, не «Полчаса чудес», другой… на целое отделение. К семидесятилетнему, так сказать, юбилею. Не за что, голубчик, это тебе спасибо – что вспомнил. Ну, кокетничаю: и на старуху бывает проруха. Нет, без ассистента. Именно: один на арене, а в случае чего – санитары помогут!.. Да пойдет публика, куда она денется? Я же только аттракцион меняю – не имя! Название – сейчас? Нету пока… хотя, знаешь что, есть название! «Фокусы, изжившие себя». Да, так прямо и запиши: фокусы-запятая-изжившие-себя. Какая точка, где? Никакой точки.

9. БЫВАЕТ ЖЕ ТАКОЕ

Дима постарался как мог.

На ослепительно синем фоне был изображен колоссальных размеров кролик со шкодливой мордой.

Белый.

В четыре роста – человеческих.

До этого так изображали только вождей.

«В Москве никогда больше не будет белил!» – пообещал Дима после закупки всей порции краски, требовавшейся для кролика.

Кролик сидел на задних лапах, каждая из которых по величине напоминала трамплин. Одной из передних лап он придерживал черный цилиндр, другой – вынимал из цилиндра Антонио Феери, изображенного в четыре роста – кроличьих. Лицо Антонио Феери выражало покорность и слабое удивление.