…and action!

В конце концов, мне это надоело, и однажды я пошел напролом. Дождался, когда мой вредный и жадный босс отправится в командировку, тут же пошел в бухгалтерию, подарил ящик «Мадам Клико» тамошним разведенным тетенькам (одной из них, так и быть, пообещав романтический ужин в ресторане при гостинице) и забрал всю причитающуюся мне наличку. Не больше, но и не меньше – за целую серию статей, баннеров и прочих концептов. Не баран чихнул, но сейчас нет времени описывать в подробностях, как я подбивал клинья к главному бухгалтеру. Кроме того, на руках у меня была пачка расписок Червякова, а в глазах – непоколебимая вера в человечество.

Честно сказать, не знаю, что случилось впоследствии с моими поклонницами из бухгалтерии, положившими карьеру на алтарь моей свободы, но когда Макс вернулся, земля содрогнулась, разверзлись хляби небесные, и полилось дерьмо по местным мобильным сетям…

Мне на время пришлось смотаться из города, и всю прелесть общения с разъяренным Червяком приняла на себя моя жена Света. Когда все немного улеглось, я вернулся, позвонил Максу сам, сказал, что просто взял свое и, кстати, все уже потратил на лечение безнадежно больной бабушки, живущей в Бугульме. Я думал, что это сработает.

Ха-ха. Три раза.

Макс пригласил нас с женой на фуршет в честь открытия сервисного центра. Там, выпив дважды по сто, он устроил мне разнос, как какому-нибудь мальчику на побегушках. Да еще и при телекамерах! Светка расплакалась, я напился, Макса вообще выносили на руках. В общем, ситуация глупейшая.

И вот он сейчас сидит передо мной в кафе на Набережной и делает последнее китайское предупреждение.

– Не молчи, Русь, дай ответ, – напомнил о своем присутствии Макс, дымя сигаретой.

– Русь на перепутье.

– А, понятно. Направо пойдешь – в говно попадешь, налево пойдешь – по рогам получишь. Некуда идти, старик.

– Прямо пойду.

Я задумчиво глядел на закованную в бетон реку. Хорошо было в городе ранним утром – даже в этом стеклянно-асфальтированном оазисе культурного отдыха. Скоро рядом с автопарковкой развернется торговля коврами и кроссовками, от шума и выхлопных газов станет невозможно дышать, но рано утром здесь еще очень неплохо, даже река блестит и слышен плеск ее волн.

– Ладно, старик, – наконец, выдохнул Червяков, – боюсь, добром с тебя ничего не вытрясешь. Придется другими методами.

– Голова дырка будешь делать? – усмехнулся я.

– Нет, задница вторая дырка сверлить.

Он поднялся из-за стола, с шумом отодвинув тщедушный пластиковый стул. Я остался сидеть.

– В общем, брат Витька, – сказал Макс, открывая брелоком замки своего джипа, – послезавтра вечером я присылаю к тебе людей. Если денег не будет… хм, мне придется вспомнить свою нигилистскую молодость. Я тебе даже процент накапаю за ностальгию.

– Валяй, – все так же улыбаясь, молвил я.

Впрочем, это уже была последняя улыбка Джордано Бруно.

– Лишнего не возьмем, но и своего не оставим. Что там у тебя в собственности? Подержанный «Ланос»?

– Новый.

– Вон тот? Какая прелесть!

Я молча сглотнул.

– Будь здоров и не суди слишком строго.

Он махнул рукой и отправился к машине. Глядя на его колыхающийся зад, я с горечью констатировал, что он меня все-таки дожал! Проблема в том, что Червяк был опытный рейдер, и в переговорах с «клиентами» он всегда преуменьшал масштабы угрозы. Уж мне ли не знать, что если он говорил, что готовит сверло для моего заднего бампера, то на самом деле мне предстояло познакомиться с отбойным молотком.

Мне внезапно поплохело. И солнце было уже не таким ярким, и река не так ласково шелестела волнами… и торговцы коврами приехали слишком рано.

Это был один из самых поганых дней в моей жизни, некий перекресток. Направо пойдешь, налево пойдешь… один черт.

2

Иногда ты вдруг понимаешь, что бесконечно одинок в этом безумном, безумном, безумном, безумном мире… Как говорил один старый персонаж Панкратова-Черного – это не я, это кино такое.

В свои тридцать четыре года ты вдруг с ужасом осознаешь, что скоро твое собственное отражение в зеркале в ванной – такое небритое, одутловатое и бесконечно дорогое – станет едва ли не единственным твоим собеседником. Это у него ты будешь спрашивать «Как дела, старик?», продрав глаза поутру, это ему ты будешь плакаться после очередной полученной от жизни оплеухи… и именно у него ты будешь просить взаймы четыре штуки «бакинских комиссаров», чтобы защитить свою новенькую иномарку от плохих дяденек.

Можно, конечно, вспомнить о жене, но жена… А что жена? С ней, брат, теперь происходят непонятные метаморфозы, на расшифровку которых целая жизнь может уйти. У них ведь, у женщин, тоже бывает кризис среднего возраста. Знаешь, как их после тридцати колбасит?

Ну ладно, а как же друзья? Ведь не в коконе ты жил все эти годы, начиная со школьной скамьи?