Американская больница в те годы резко контрастировала с нашими и по методам лечения, и по медицинскому оборудованию, и по распорядку. Пару первых дней меня круглосуточно посещали какие-то люди в белых халатах: только заснешь, они сразу же будят. Лишь после высказанной лечащему врачу настоятельной просьбы эти визиты прекратились. Оказалось, их наносили студенты-практиканты. Лекарств никаких не давали — один нейтрализующий “Мэалокс” и молочные сливки, позднее на просьбу о мясе дали “стэйк” — маленькую котлетку из тонкого фарша. Зато влили три литра американской крови, на что я шутливо заметил, чтобы она была от белого человека, так как хочу еще иметь детей. Стало понятно, что в больнице мне придется пробыть не менее десяти дней и на встречу с Ларком придется выезжать из нее.
Постепенно стал выяснять, есть ли за мной наблюдение. Да, имелось, но не наружное, а местное: стоило минут на пятнадцать-двадцать отлучиться из палаты, как по радио на всю больницу и территорию объявляли, что такой-то должен явиться к такому-то врачу или придти в свою палату. Предлоги были надуманные: измерить температуру, кровяное давление, согласовать меню на ужин или обед, просто обеспокоенность самочувствием. Несколько раз вместе с женой и дочкой, посещавшими меня каждый день, гулял и не реагировал на эти объявления. В конце концов пришел к выводу, что вполне безопасно поехать на встречу из больницы.
В первый раз пришлось использовать в мероприятии жену. Я твердо придерживался точки зрения, что жен при проведении таких острых разведывательных операций, как тайники и личные встречи, где требуется максимальное внимание, а подчас и быстрота действий, привлекать не следует. Немаловажным считал и то, что делить свое нервное напряжение, возлагая часть его на женский организм, ни к чему. Жене пришлось в этот раз присутствовать лишь на выброске, но и эта часть запечатлелась у нее в памяти надолго. К ужину успел вернуться, вопросов никто не задавал.
Тревожным в жизни Америки был 1968 год — в апреле убили Мартина Лютера Кинга, лауреата Нобелевской премии мира 1964 года, борца за права чернокожего населения. Во многих городах прошли массовые стихийные выступления, были беспорядки на улицах. Черные в Вашингтоне составляли свыше 70 % населения, и их реакция на случившееся оказалась непредсказуемой. В негритянских районах громили и поджигали жилые здания, учреждения, грабили магазины — все, что попадалось на пути неуправляемой толпы. Я наблюдал город в эти дни с площадки для отдыха на крыше своего дома. Зрелище для русского человека воспринималось как революционные события: горящие кварталы, густой дым, выстрелы. В столицу ввели только что мобилизованные войска национальной гвардии, которые вместе с полицией умело, без человеческих жертв, локализовывали беспорядки в тех местах, где они возникали. Погромив себя же, негритянское население в итоге успокоилось. Такая тактика применялась американцами по всей стране.
Убийство в июне в Лос-Анджелесе кандидата в президенты Роберта Кеннеди не привело к беспорядкам, а вызвало глубокую печаль и чувство стыда у американского народа за совершение этого позорного преступления. Траурный поезд на пути из Нью-Йорка до Вашингтона был вынужден останавливаться на каждой станции — люди хотели проститься с невинно убиенным человеком.
У читателя может возникнуть вопрос: к чему все это рассказывать? Мне представляется, что именно из описания обыденной жизни, отдельных эпизодов из нее, у человека, не знакомого с профессией разведчика, может составиться более правильное впечатление о его делах и заботах. Ведь жизнь и работа разведчика в основном протекают в обыденных заботах, о которых постоянно думаешь и которые приходится решать. Конечно, другая, самая весомая и невидимая другим сторона жизни, в какой-то мере все равно осязаемая друзьями и близкими, ежедневно исполняется тоже как обычная работа и воспринимается без всякой романтики и, тем более, прикрас. Сейчас, спустя много лет, когда из памяти ушли воспоминания каждого дня и остались только более или менее определяющие события, и прошлые годы смотрятся по-другому, они кажутся чистыми и какого-то светло-розового цвета… Тем более это чувствуешь, когда пишешь книгу, в которой хотелось бы одинаково динамично рассказать и о чекистских делах, и просто о жизни. Поэтому, заканчивая эту главу, невзирая на сомнения в своей правоте, не могу хотя бы немного не рассказать об обычных днях тех лет.
НАША РЕЗИДЕНТУРА