Но одну из них Совет не мог воспроизвести — подслушивающее устройство, обнаруженное в деревянном гербе США, подаренном Советским правительством послу Гарриману в 1945 году и украшавшем с тех пор кабинет четырех американских послов в Москве. Интенсивные исследования по этому устройству проводила также совместно с ЦРУ английская разведка. К несчастью для Карлоу, в том целлофановом пакете, который Голицын вынул из снега у дома Фрайберга в Хельсинки, оказались разведывательные задания ПГУ своим резидентурам. В их числе было задание по получению информации о совместных американо-английских исследованиях по подслушивающим системам. Стало понятно, что советская разведка знала, на какой стадии находилась разработка.
Управление контрразведки начало проверку утечки информации. Как убеждал Голицын, «крот» должен был действовать в «верхах». Неожиданно совпали данные мифического «крота» Саши и Карлоу — его фамилия начиналась с буквы «К», по линии ЦРУ работал одно время в Германии, настоящая фамилия отца Клебанский, то есть оканчивалась на «-ский». Кроме того, отец родился в России, но затем место рождения заменил на Германию. После смерти отца мать сменила фамилию Клебанская на Карлоу.
Подозрения, что Карлоу может быть советским «кротом», вызвали в ЦРУ настоящий шок. И уже к 15 января 1962 года, спустя лишь три недели после предательства Голицына, он был взят в активную разработку. Управление безопасности ЦРУ направило в ФБР записку, в которой официально указало, что Карлоу «может оказаться идентичным». В его доме установили подслушивающую аппаратуру, за ним велось круглосуточное наружное наблюдение. Весьма скудные сведения о проводившихся тогда мероприятиях по Карлоу получили некоторые западные исследователи из документов, рассекреченных и преданных гласности спустя много лет на основании Закона о свободе информации и из бесед с бывшими сотрудниками ФБР и ЦРУ. Год с лишним длилась негласная разработка Карлоу, однако никаких доказательств его вины найдено не было. В феврале 1963 года ФБР уведомило ЦРУ, что он «будет соответствующим образом опрошен». Это означало официальный допрос и юридическую документацию показаний.
От своего права привлечь к делу адвоката Карлоу отказался. В течение пяти дней сотрудники ФБР подробно опрашивали его о каждом месте проживания, всех местах, где он бывал, о всех родственниках. Интересовались каждым человеком, которого он знал на протяжении всей жизни, в том числе и по работе в ЦРУ. На четвертый день они перешли к прямому опросу о его причастности к советской агентуре — передавал ли он КГБ какую-либо информацию о работе по подслушивающим устройствам, связанным с московским гербом. Его подключили к детектору лжи и стали задавать вопросы, из которых он понял, что его разрабатывают как агента КГБ: у кого он находился на связи — перечислялись фамилии советских разведчиков, — знал ли он Сашу. Обвинили в передаче КГБ в 1959 году информации о новейших подслушивающих устройствах в машинах посольства СССР в Мексике, которые были сразу же выявлены советскими специалистами. На пятый день прямо заявили, что он — «хорошо задокументированный» советский шпион, хотя все домыслы, как возникшие из-за случайного стечения обстоятельств, он сумел опровергнуть. Никаких доказательств его якобы шпионской работы предъявлено не было.
Обращения Карлоу к хорошо его знавшим руководителям ЦРУ и Энглтону за разъяснением и поддержкой результатов также не дали. Все происходило по их указанию. После многочисленных отчаянных хождений по кабинетам штаб-квартиры в Лэнгли Карлоу убедился, что спасти себя он не сможет: «Я оказался втянутым в дело о шпионаже, несмотря на отсутствие каких-либо шпионских действий с моей стороны. Я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы хоть что-либо изменить, и поэтому я подал в отставку… Это был очень трудный период в моей жизни. Я был деморализован, постоянно пытался выяснить, что же случилось. Мне приходилось объяснять своей семье, что я не русский шпион. Моей жене, матери, сестре». В июле 1963 года в возрасте сорока двух лет блестящая карьера Карлоу в ЦРУ закончилась.
ОЛЕГ ПЕНЬКОВСКИЙ
Энглтон лично вел дела ценной агентуры по Советскому Союзу и сам подбирал сотрудников для работы с агентами. После вербовки Пеньковского он решил организовать при посольстве в Москве полноценную резидентуру. До этого разведывательную работу вели сотрудники, не имевшие единого руководителя. Резидентом московской точки был назначен Пол Гарблер. На прощальный обед в честь отъезжающего пришли Ричард Хелмс, будущий директор ЦРУ, Томас Карамессинесс, будущий заместитель директора, Эрик Тим, начальник западноевропейского отдела, и Джеймс Энглтон — все те, кто рекомендовали Гарблера на этот престижный пост. В конце дружеской вечеринки Энглтон сказал Гарблеру, что от ФБР он получил пару дел на агентов, которые вернулись в Советский Союз, и с ними надо организовать работу в Москве.