Анатом

Катя бессильно сползла по стене и дрожа всем телом затряслась в рыданиях.

— Мне жаль, что ты узнала. — печально произнес Николай.

Его голос, и та интонация, пренебрежительная и холодная, с которой он произнес эти ужасные слова, вернули девушку к жизни. Его слова, обращенные к ней, были словно пощечиной, словно ссадиной на ее больном сердце. Катя вскинула голову и ненавидящим взглядом, глазами красными от слез, посмотрела на убийцу.

— За что Ники? Он же твой брат. — с ненавистью прошипела она сквозь зубы.

Николай посмотрел на сестру, и нервным жестом провел рукой по волосам. Он всегда так делал когда его терзала совесть, Катя знала это лучше всех. Он думал, что это дастся ему легко, но все оказалось гораздо сложнее. Теперь червь, под именем совесть, будет грызть его всю оставшуюся жизнь

— Тебе не понять этого. — сухо сказал он, — Ему все равно не долго оставалось. А моя семья прозябает в нищете, когда вы все купаетесь в роскоши. Одну жизнь — за три, разве это не справедливо.

Катя ухмыльнулась его дерзости и подлости.

— Ты такое оправдание себе придумал? — нравоучительным тоном спросила она, — Так ты решил оправдать это убийство? Ты сам выбрал себе эту жизнь, никто не обрекал тебя на тот шаг! А он…он невинное дитя. Несправедливо наказанное богом; с рождения отвергнутый семьей. Ты рос в роскоши, в любви, а он словно зверь в запертой клетке! Скажи мне, разве он заслужил такую смерть? Чем он провинился перед миром? И почему ты решил его судьбу? Кто ты такой? Ты жалкое ничтожество! Трус! Убийца!

Катя смотрела прямо в глаза предателю, выкрикивая ему оскорбления. В один день ее сердце словно замерло. Она потеряла двух самых дорогих людей. Один умер, второй стал для нее ненавистен.

Николай сжал кулаки, сдерживаясь от того, чтобы не ударить сестру за ее слова.

— А какое оправдание придумывал себе наш отец? — Вскричал он, и лицо его запылало от гнева, руки задрожали, а в голосе просквозила неприкрытая ярость, — Что он придумал, когда полностью лишил меня всего состояния, обрекая на голодную смерть в нищете? У меня отобрали то, что принадлежало мне по праву! Отправили подыхать в захолустную дыру! Кто тогда защищал мои права, мою честь?

— Я! — почти шепотом, в отчаянии заламывая руки произнесла Катя, — Я на коленях стояла перед отцом, умоляла его простить тебя, но это был твой выбор… Ты сам виноват в своей гибели…

Неожиданно Николай успокоился. Катя заметила эту резкую перемену. Значит, свершилось — в его душе все же произошел этот перелом, когда чувство вины исчезает, и растворяется словно в тумане, его место занимают совершенно другие эмоции, не познанные прежде, но более приятные — безразличие.

— Не тебе судить меня, Катя.

— Это ведь все ради денег?

Николай промолчал, не считая нужным отвечать на этот вопрос. И его молчание стало еще более ужасным, для воспаленного разума несчастной девушки.

— Сколько? — еле слышно спросила Катя.

— Это уже не важно.

— Я хочу знать, за сколько ты продал его жизнь? — сквозь зубы, настойчиво повторила Катя.

Николай грустно посмотрел на сестру, вставил в замок ключ и открыл дверь. Больше он не проронил не слова.

Когда он вышел, Катя словно в тумане поднялась и на ватных ногах вошла в комнату, где всего несколько мгновений назад убили ее вторую половинку, часть ее души. Рыдания душили ее, слезы застилали глаза.

В комнате тихо тикали часы, отсчитывая минуты уходящего прошлого, словно в насмешку, повторяя: «Что свершилось — назад не вернуть.»

Ничего не говорило о случившемся. Все стояло на своих местах, в комнате не было беспорядка. В комнате воцарился блаженный покой безвинно погибшей души.

Девушка опустилась рядом с постелью и обняла подушку, на которой совсем недавно еще покоилась голова ее милого братика. Наволочка все еще хранила его неповторимый аромат. Запах топленного молока, смешанный со сладкой карамелью, он всегда принадлежал только ему. Это был истинный запах украденного детства, непосредственности и безграничной любви ко всему окружающему.

Катя не выдержала, и с силой сжав подушку в объятиях, закричала, во весь голос, вложив в этот прощальный крик все свои чувства и всю свою боль:

— Я проклинаю тебя, Николай! Проклинаю на вечные муки совести!

И с этим криком, из нее вышла душа. Катя уронила голову на подушку и горько заплакала.

Николай уже выходил, когда до него долетел отчаянный крик сестры, и мурашки пробежали у него по спине, от ненависти сквозившей в этом послании. Он перекрестился, запахнул пальто и вышел.

Сколько она просидела так, Катя не могла ответить. Время то ли тянулось бесконечно долго, и на дворе все еще стояла ночь, то ли оно летело с неумолимой быстротой, и наступила уже следующая ночь.

Мысли не путались, ничего не происходило. Внутри наступила пустота. Пустота одинокого отчаяния, обречения и безысходности. Когда нет сил больше плакать, но и жить уже невмоготу и тошнит от всего что твориться вокруг.