Анатолий Собчак: тайны хождения во власть

Она внимала моему рассказу с интересом на дармовщинку жующего, особенно той части, когда я на заре своей шальной юности, как Джек Лондон, со старательским лотком шатался вдоль всего советского «Юкона» по Колыме и Чукотке, иногда сохраняя намытый золотой песок в патронных гильзах от охотничьего ружья. При упоминании осеннего колымского неба, где из ледяной бездны так много смотрело на меня не задымленных городами чистых звезд, Людмила Борисовна, вкушая разносол, загадочно улыбалась, как Мона Лиза. Когда же я поведал о том, как золотой песок в больших количествах приходилось в одиночестве сушить в сковородке над таежным костром, у супруги Собчака в глазах возник легкий блеск помешательства.

Свое попадание в тюрьму я объяснил Собчаку тем, что если, к примеру, кирпич нестандартных размеров, то, несмотря на все его качественные характеристики, использован он в общей кладке быть не может, иначе разрушит саму стену. Поэтому кирпич и отбрасывают, так сказать, изолируют от всех, как и случилось со мною в 1981 году.

Закончили мы первый ужин довольно поздно. Чтобы исключить обычную неловкость, мой помощник рассчитался с официантом заранее.

Проходя через уже готовившийся к полному расходу зал, по которому слонялись погрязшие в ресторанной ревности и блуде барышни, Людмила Борисовна, ловя взгляды окружающих, нервно покусывала свой газовый шарфик. Собчак не кусал ничего.

Домой ехали на моей машине. Оказалось, что мы живем на одной улице. Дома наши стояли рядом, и оба ( малоудобные «корабли». Я засунул в автомобильный магнитофон кассету с записью Баха в современной аранжировке и сильным, чистым звучанием. Время пути было раздавлено космической музыкой. До самого дома мы молчали. Лишь изредка Собчак косился на меня, сидящего за pулeм. У парадной, не выходя из машины, Анатолий Александрович напрямую заявил, что пытается собрать команду единомышленников, пока, правда, неизвестно для чего, но если я соглашусь, то он предлагает мне в нее войти. Поблагодарив за доверие к малознакомому человеку, я выразил желание в дальнейшем уточнить задачи и определиться с кругом своих предполагаемых обязанностей. Путеводная звезда этого рвущегося к ней профессора уже была видна невооруженным глазом. Зовется эта звезда властью.

Через несколько дней мы встретились вновь. Он опять приехал ко мне. На этот раз один. Снова решили поужинать, но сегодня говорил Собчак. Я жевал и слушал.

Многие сидящие в зале в моем собеседнике уже узнавали пламенного солиста нового союзного парламента опереточного созыва. Он тоже с удовлетворением взирал на зеленую поросль молодых побегов своей завтрашней бешеной популярности, еще не будучи пренебрежителен к пришедшей впоследствии славе.

Нашу беседу прервал какой-то армянин в кожаной черной куртке и галстуке «бабочка-регат» расцветкой под американский флаг, что явно не гармонировало с общепринятым протоколом этого ресторанчика нарочито русского стиля. Он подскочил и, поставив на наш стол бутылку коньяка, обратился в зал с пылкими словами благодарности к скромно сидящему Собчаку, который, по словам армянина, прямо на сессии Верховного Совета чуть было не подарил свой депутатский мандат, «это единственное бесценное сокровище, какое у него имеется», земляку владельца коньяка, в знак солидарности с борьбой армянского народа против азербайджанцев в Степанакерте, откуда ресторанный гуляка оказался родом. При этом армянин, отвернувшись, махал в нашу сторону руками, а так как Собчак сидел спиной к залу, то все уставились почему-то на меня. Несмотря на то, что выходка владельца «бабочки-регата», похоже, пришлась Собчаку по душе, я все же шепнул метрдотелю, чтобы он в дальнейшем исключил сервировку нашего стола чужим коньяком, а также воспрепятствовал организации межнациональной драки в случае нахождения в ресторане азербайджанцев.

Из обстоятельного застольного рассказа Собчака выходило, что мой собеседник родился в 1937 году в Чите, а вырос где-то под Ташкентом, и в Узбекистане у него целый полк всяких саранчеподобных родственников, которые, если он по-настоящему встанет на ноги, смогут задушить его своим провинциальным вниманием.

Следует отметить, он не ошибся. В дальнейшем мне не раз пришлось по команде «патрона» вводить в заблуждение сучки его генеалогического древа, которые после избрания Собчака председателем Ленсовета тут же примчались привиться на ленинградскую землю, требуя себе квартиры, работу и еще черт знает что.

В Ленинград Собчак, оказалось, приехал на заре своей узбекской юности и, как ни странно было для него самого, с ходу поступил в наш Университет.

Быстро пронеслись годы учебы, и он в качестве адвоката оказался по распределению в Ставрополье.