Именно на этом историческом отрезке многочисленные критики Микояна уже несколько десятилетий видят первое «пятно» в его биографии, которое кратко можно свести к вопросу: почему погибли 26 Бакинских комиссаров, а 27-й (Микоян, хотя он таковым и не являлся) сумел избежать такой незавидной участи? В разгар «большого террора» подобного рода вопрос Микояну, по его собственным свидетельствам, задавал лично Сталин.
На сегодняшний день все эти обстоятельства уже стали достаточно ясными, и спасение Микояна представляется делом счастливого случая[23], но поиски истины мало кого из микояновских недоброжелателей когда-либо волновали, да и не волнуют сегодня. Периодически всплывают, в качестве доказательства «беспринципности» Микояна, и вольно интерпретируемые факты его военной службы.
В первой половине 1920-х гг. произошло сближение взглядов и позиций Микояна по важнейшим вопросам строительства «новой жизни» с И. В. Сталиным. От одной утопической идеи – «мировой революции», являвшейся определяющей при приходе большевиков к власти, они перешли к другой – возможности «строительства социализма в одной отдельно взятой стране».
Сегодня, на наш взгляд, несостоятельность реализации на практике в тех исторических условиях идеи социализма как более высокого уровня по сравнению с капитализмом очевидна для любого объективного исследователя советской истории[24], но в те годы иллюзии по данному поводу были весьма сильны. В первую очередь потому, что за плечами политиков, ее озвучивавших в качестве первоочередной задачи, не было еще того практического опыта, который накопится в течение трех десятилетий нахождения у власти Сталина. Да и представления каждого из них о том, что же такое есть социализм на практике были самыми разными.
Микоян в этом отношении не составлял исключения. Как и многие другие большевики, он наверняка оправдывал свои юношеские максималистские взгляды и действия известным изречением, приписываемому Наполеону Бонапарту – «надо вначале ввязаться в драку, а там посмотрим».
С самой положительной стороны Микоян проявил себя во время работы в должности секретаря губкома партии в Нижнем Новгороде в 1920–1922 гг., а затем и в качестве руководителя партийной организации Северо-Кавказского края в Ростове-на-Дону[25]. Он показал себя как хороший организатор, а на Северном Кавказе еще и как политик, нашедший общий язык с казачеством и представителями многочисленных горских народов региона.
Умение решать межнациональные проблемы в тот момент очень высоко ценилось. Тем более, что и сам Сталин считался в среде большевиков большим «знатоком» национального вопроса.
Конечно, этих незаурядных способностей Микояна не могли не заметить в Москве, где Сталин уже начал формировать свою новую команду единомышленников и нуждался в молодых, энергичных кадрах. Они, по его амбициозным планам, были призваны постепенно заменить на ключевых постах в партии и государстве «старую гвардию» в лице Троцкого и других ближайших сподвижников покойного вождя большевиков Ленина, не желавших признавать Сталина в качестве его преемника.
В возрасте 30 лет Микоян оказался на советском политическом Олимпе, став вначале кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), а затем, вместо оппозиционера сталинскому курсу Л. Б. Каменева, еще и наркомом внешней и внутренней торговли[26]. Будучи от природы разумным и рассудительным человеком, Микоян неоднократно высказывал Сталину опасения, что может не справиться с поставленными перед ним сложными задачами, прежде всего из-за отсутствия практического опыта и необходимого уровня теоретической подготовки. Но вскоре выяснилось, что эти сомнения оказались напрасными.
О таких политиках, к числу которых, несомненно, относился Микоян, часто говорят как о «самородках», сумевших путем самообразования стать компетентными в достаточно сложных и специфических сферах. Как в те годы высказывался главный советский вождь Иосиф Сталин[27], «нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики» и «кадры решают все».