Ананд

– Нет. Разумеется, здесь все не так, как представлялось в Индии. Но в ваших людях больше энтузиазма, больше, чем у нас, индусов, веры в будущее. У вас «нет ни черных, ни цветных». У нас в Индии не так. Мы на своей родине люди второго сорта да еще и между собой разделены по кастам. Вы стремитесь к равенству и братству, а капиталистические страны живут грабежом и унижением людей других национальностей, другого цвета кожи. Американцы разбогатели за счет отобранных у индейцев земель и рабского труда привозимых из Африки негров. Индейцы и негры у них считаются людьми второго сорта. В Германии евреи официально объявлены людьми второго сорта. В вашей стране не все так плохо. Даже многие из заключенных Волголага, несмотря на полуголодную жизнь и рабский труд, гордятся своей страной. Теория и практика еще далеки от совпадения, но это временно.

– Ты бежал из лагеря, чтобы вернуться в Индию?

– Чтобы помочь другим людям. Полгода назад моим соседом по нарам стал отец Павел – православный священник, который во время Гражданской войны был в армии Колчака членом Временного церковного управления. Мы сдружились. У отца Павла это был третий срок. Выглядел он неважнецки и сознавал, что живым ему на волю не выйти. Он рассказал мне о своем знакомстве с архиепископом Андреем, который у Колчака руководил духовенством Третьей армии и тоже был членом Временного церковного управления. Несколько лет назад их пути снова пересеклись в одном из ИТЛ. Предчувствуя скорую смерть, архиепископ Андрей поведал отцу Павлу о спрятанных в погребе одного из деревенских домов вблизи Югской пустыни16 древних иконах, в числе которых была семейная икона рода Ухтомских из храма в Восломе17. И попросил, если тому удастся выйти на свободу, спасти иконы от затопления водами водохранилища, а семейную икону передать его брату Алексею, единственному из оставшихся в живых представителю древнего княжеского рода. Отец Павел нарисовал прутиком на песке карту деревни, план погреба, обозначил место клада, сообщил мне домашний адрес академика Ухтомского и взял с меня клятву, что, оказавшись на свободе, я приму все меры по спасению древних православных икон. Я понял, что эти святыни для него и великого множества других христиан бесценны, и спустя десять дней после этого разговора бежал из лагеря.

– Как это тебе удалось, там же кругом охрана?

– Очистил тело постом и в одну из ночей перевел организм в состояние глубокого самадхи, при котором все процессы жизнедеятельности почти прекращены: снижена температура тела, пульс не прощупывается, дыхание приостановлено до такой степени, что без специальных приборов его невозможно уловить. Меня приняли за мертвеца и положили тело вместе с телами еще девяти заключенных в стоявший на границе ИТЛ полуразрушенный сарай, чтобы на следующий день увезти на телеге и закопать в отведенном для этих целей месте. Как только двери сарая закрылись, я постепенно пробудил тело к жизни, ночью подполз к выходившей за пределы лагеря стене, вытащил гвозди из одной прогнившей доски и выбрался наружу. Оказавшись на свободе, прислонил доску на место и пошел на железнодорожную станцию в уверенности, что если ваш христианский Бог свел меня с отцом Павлом, то он позаботится и о том, чтобы все устроить наилучшим образом.

– Из поезда тебя тоже Бог выкинул?

– И из поезда выкинул, и синяков наставил – как бы иначе мы с тобой встретились? Ты для меня посланница всевышнего! Во-первых, выходила, поставила на ноги; во-вторых, могу доверяться тебе во всем; а тут еще такой сюрприз – ты учишься в университете, в котором ведет научную работу и читает студентам лекции академик Ухтомский! Моя задача упростилась до невозможности: нарисую тебе карту деревни, план погреба, ты передашь все Ухтомскому и расскажешь об иконах. Он при его высоком положении без проблем сможет оформить себе разрешение для въезда на подлежащие затоплению территории, заберет иконы и распорядится ими наилучшим образом. Разве без вмешательства Всевышнего могло все так удачно сложиться?

– А сам что планируешь дальше делать?

– Что делать? Хотелось бы лично встретиться с потомком Рюриковичей, побеседовать о жизни, о революции. Но я в вашей стране бесправный беглый каторжанин, не имеющий на руках никаких документов. Мне в городах появляться опасно. В лагере ребята говорили, что у вас по городам милиция облавы на приезжих устраивает, документы проверяет, беспаспортников вылавливает, чтобы неповадно было из колхозов бегать. Многие по этой статье срок тянут. Меня один раз в Сталинабаде замели, повторений искать не хочется. Буду окольными путями пробираться к себе, в Индию…

– Ну вот, только что читал мне лекцию про радость, а теперь «бесправный беглый каторжанин». И лицом осунулся… Так дело не пойдет!

Надежда подняла с земли прут, встала, сняла с треноги котелок, поставила его на траву, бросила в кипящую воду цветы мать-и-мачехи, походила вокруг костра, разминая ноги, снова остановилась перед Анандом, протянула ему руку:

– Вставай, посмотрим, как ты ходить можешь.