— Доказательством лагерного прошлого может быть только номер, — перебил его Фредди.
Джонатан чуть не выругался вслух от досады: Фредди изменила выдержка! Он же заведётся сейчас. И…
— Вы правы, — кивнул Бурлаков. — Но нежелание ни при каких обстоятельствах снять рубашку или закатать рукава, я думаю, можно отнести к косвенным доказательствам. Далее. Он, белый, был постоянно вместе с цветными. Приговорённые к лагерю теряли расу. Ещё одно доказательство, не так ли?
Фредди заставил себя промолчать.
— А что же против? — пришёл ему на помощь Джонатан, переключая внимание на себя.
— Против два обстоятельства. Первое. Это нормальная психика. Все отмечают адекватность поведения. А другие выжившие не сохранили этого. Второе. Дружба со спальником. Спальники и лагерники — смертельные враги. И вражда эта, как они сами утверждают, сохраняется при любых обстоятельствах. Бывший лагерник и бывший спальник остаются, должны оставаться врагами, — Бурлаков сделал паузу, но Джонатан и Фредди молчали, и он продолжил: — Я считаю оба контраргумента несостоятельными. Дружба и вражда — это эмоциональные личностные связи, где социальные и прочие предрассудки уже не важны. А сохранённая в нечеловеческих условиях психика… У каждого человека свой запас прочности. Как и свой болевой порог.
— Хорошо. Допустим, — Джонатан улыбнулся в ответ на бешеный взгляд Фредди и продолжил: — Но это только допущение. Продолжим. Допустим, повторяю, это так. Но зачем он вам?
— Хорошо. Примем как допущение и продолжим. Причин две. Первая. Существует Комитет, объединяющий бывших политических узников и участников Сопротивления. Мы называем себя Комитетом защиты узников и жертв Империи.
— Понятно, — Джонатан кивнул с улыбкой. — Союз ветеранов. Взаимопомощь и так далее.
— Если хотите, так, — Бурлаков не сорвался, как ожидал Старцев, а может, и хотел Джонатан. — Это достаточно точно отражает суть нашей деятельности. Но не исчерпывающе. Я вхожу в руководство Комитета, и этим объясняется мой интерес к уцелевшему лагернику.
— Допустим, — Джонатан продолжал благодушно улыбаться. — А вторая причина?
— Тринадцать лет назад, в сто девятом, я перешёл на нелегальное положение. Через три года, в сто одиннадцатом, моя семья была арестована. Жена и обе дочери погибли во время допросов. А сына отправили в специальный приют. Для перевоспитания. И уже оттуда через два года как неисправимый он был отправлен в лагерь.
Голос Бурлакова очень спокоен, академически ровен.
— Я ищу сына, джентльмены, — закончил Бурлаков, — и полагаю это веской причиной.
Последние слова, вернее, интонация заставила Старцева нахмуриться: неужели старик сорвался?!
— Разумеется, — сразу ответил Джонатан, — иной взгляд просто невозможен. И, поверьте, мы понимаем ваше… горе и сочувствуем ему, но… мы только допускаем, что он бывший лагерник, а это… уже второе допущение.
— Что он мой сын? Конечно, я понимаю. Восемь лет лагеря… это больше пожизненного срока. Разумеется, такое совпадение невозможно. Но возможно другое. Они могли… он может что-то знать… — Бурлаков оборвал себя, заставил замолчать.
Старцев посмотрел на окаменевшее лицо Фредди, таким тот не был даже в "Приме". У Джонатана застывшая вежливая улыбка. Да, у них положение… непростое. Сказать "нет", отказать человеку, ищущему сыну, и после того, что он для них сделал, подписав акт… Но и "да"… нет, они не скажут.
— Но почему вы думаете, что… этот парень знал вашего сына? — спросил Фредди.
— Он русский, — просто ответил Бурлаков. — И я не думаю, а предполагаю.
— А что он русский с какого ветра надуло? — Фредди вдруг перешёл на ковбойский говор.
— Знает русский язык и любит чай, — быстро сказал Бурлаков.
— Ну, это фуфло. И я чай хлебаю и по-лагерному могу завернуть и послать. Я что, тоже русский и лагерник?
Джонатан удивлённо посмотрел на разгорячившегося Фредди, но остановить его не успел. Это сделал Бурлаков.
— Вы видели его номер?
Фредди застыл и с видимым напряжением заставил себя разжать лежащие на столе кулаки. Бурлаков молча в упор смотрел на него. "Нашла коса на камень", — подумал Старцев.
— Генни, а вы? — Джонатан явно хотел снизить накал. — Вы тоже так считаете?
Ну, вот и его черёд. Играем в открытую.
— Я согласен с тем, что косвенные данные подтверждают эту версию.
— Вы говорите как следователь, Генни, — усмехнулся Джонатан.
Усмешка была злой, но Старцев не отступил.
— Исследователь, Джонатан. Если хотите, заменим версию на гипотезу. Но сути это не изменит.
— Да, — сказал Фредди, — сути это не меняет, — он уже взял себя в руки и заговорил на правильном английском. — Вам нужен лагерник. Хорошо. Допустим, это он. Допустим, вы найдёте его. Что дальше?
— Закономерный вопрос, — кивнул Бурлаков. — Ему ничего не грозит.
— Это слова, профессор. Угроза угрозе рознь. Я говорю об аресте и допросах.
— Я о том же. Его не за что арестовывать.
— А допросы?
— Для вас любая беседа — допрос? — улыбнулся Бурлаков.