Улица пуста, и они говорили по-русски, но предусмотрительно перейдя на камерный шёпот.
— Ты смотри, Андрей. Большой город — нет работы, маленький город — беляки прижимают.
— Ну да, — Андрей закурил. — Крутись тут, как знаешь. Нет, время у нас есть. До Рождества запаса хватит, свободно дотянем. Новый Год встретим и айда. А может, и раньше всё устроим.
— Может, — кивнул Эркин и вздохнул: — Ещё поп этот лезет.
— Плюнь и разотри, — посоветовал Андрей. — Ну, бывай.
— Бывай, — кивнул Эркин.
От этого угла они расходились по своим кварталам.
Эркин шёл быстро, думая о своём, и чуть… чуть опять не залетел. В последний момент заметил у своей калитки два силуэта и метнулся за угол, застыл и прислушался. Женя? Да, её голос. А с ней кто? Вроде, голос знакомый.
— Вот мы и пришли. Спасибо вам, Рассел.
— Спасибо вам за беседу, Джен. Но… вы можете сколько угодно смеяться надо мной, но я беспокоюсь за вас. В городе опасно.
— Побойтесь бога, Рассел. Какая может быть опасность в нашем городе? И ваша забота… если честно, мне не очень хочется быть объектом вашей заботы. Мне это кажется не менее, а даже более опасным.
— Ну, Джен, — Рассел негромко рассмеялся. — Я не ожидал такой мстительности. Вы всё не можете забыть того… случая?
— Да, — голос Жени ровен. — Я не могу забыть, как вы били беззащитного.
— Ну-ну, Джен. Когда-нибудь вы поймёте. Но не буду вас задерживать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Рассел.
Стоя за углом, Эркин слышал, как Женя открывает и запирает за собой калитку, нижнюю дверь… А беляк где? Ага, вот его шаги. Эркин отступил поглубже в тень, слился с ней. Фу, прошёл и не заметил. Эркин выждал, пока стихли удаляющиеся шаги, но, осторожничая, прошёл мимо своей калитки до конца дворового забора, выждал, у навеса Старой Дамы перелез во двор и, прячась в тени сараев, добрался в свой угол, задвинул засов у калитки и подошёл к своей двери. Прислушался. Вроде тихо. Он уже спокойно достал ключи и открыл дверь. Ну, вот он и дома.
Женя даже переодеться ещё не успела, когда он вошёл в кухню и сразу, даже не сняв куртки, занялся плитой.
— Эркин, ты? — спросила из комнаты Женя.
— Да.
Он подвинул чайник, чтобы закипел быстрее, и, расстёгивая куртку, пошёл в кладовку.
— Чайник я поставил.
— Ага, спасибо.
Женя, уже в халатике, влетела в кухню и стала разбирать свою сумку, греть остатки обеда на ужин и умываться. И всё одновременно.
— Давай, Эркин, переодевайся, мой руки и за стол. Сейчас ужинать будем.
— Итак, джентльмены, нам остался месяц.
— Если точно, то двадцать пять дней, сэр.
— Благодарю вас. В общем, подготовка идёт по плану. Нам удалось в принципе отсортировать контингент и наметить основные объекты ликвидации. Но обращаю ваше внимание, джентльмены, пере- для нашего дела всегда было предпочтительнее недо-.
Вежливый смех присутствующих.
— Поддержка и, скажем так, индифферентность остального населения нам обеспечены.
— Да, эти "вольные негры" уже сильно… надоели.
— В этом плане русские, объявив свободу, даже как-то сыграли на нас.
— Разумеется, мы не будем копировать имперские порядки. Всякие излишества вроде Паласов и прочего можно пока убрать. Раб должен работать. А условия содержания и использования раба можно регламентировать.
— И нужно.
— Да, сэр.
— Как мы поступим с промежуточными формами?
— Ликвидируем. Вольных цветных, недоказанных и условных белых, потерявших расу не нужно.
— Абсолютно согласен. Жёсткая сортировка и ликвидация всего отбракованного. Цветной — только раб, а белый — только господин. Цветной, не желающий быть рабом, — ирония в голосе говорящего вызвала у остальных улыбки, — и белый, не желающий быть господином, одинаково невозможны. И не нужны.
Дружное одобрение присутствующих.
— А пока продолжаем по плану. Необходимые коррективы не стратегические.
Дальнейшая беседа имела уже чисто технический характер.
Роберт Кропстон больше слушал, выражая своё отношение мягкой еле заметной мимикой. А когда все разошлись, достал из ящика стола карточную колоду и стал раскладывать пасьянс.