— Ага, — кивнул Чолли. — Что ещё нам этот Седой скажет.
— Послушаем, — пожал плечами Эркин.
Чолли докурил сигарету до самого кончика и растёр микроскопический окурок.
— Ладно. Раз выжили, то и проживём?
— Точно, — кивнул Эркин. — Ты язык учи.
— Надо, — согласился Чолли. — Говорят, трудный он. Ты как учил?
— А само собой как-то получилось, — удивлённо сказал Эркин и улыбнулся. — С женой говорил, с братом, с дочкой. Вот и выучил.
— С братом? — удивлённо переспросил Чолли. — Он что…?
И не закончил фразу, остановленный твёрдым взглядом Эркина. Помедлив и что-то сообразив, Чолли кивнул и спросил о другом:
— А сейчас он где? Здесь?
— Убили его в Хэллоуин, — сдержанно сказал Эркин.
Чолли сочувственно вздохнул.
— Ты по-русски совсем ничего? — помедлив, вполне дружелюбно поинтересовался Эркин. — Ни слова?
— Ну, — Чолли усмехнулся. — Кое-что знаю. Обложу, пошлю, и так… отдельные слова.
— Ничего, — сказал по-русски Эркин и продолжил по-английски: — Слушай и говори. Вот и всё.
— Разве что так, — вздохнул Чолли.
И, обменявшись кивками, разошлись. Вернее, оба пошли к семейному бараку, но каждый сам по себе.
Когда Эркин вошёл в свой отсек, Алиса спала, сердито нахмурив брови. А Женя сидела на своей койке и в очередной раз штопала Алисе чулки. Эркин, входя, поглядел наверх. Нюси не было, и он, помимо воли, счастливо улыбнулся: они вдвоём, наконец-то, после той прогулки… Женя подняла голову и, увидев его улыбку, улыбнулась тоже. Эркин быстро снял и повесил куртку и сел рядом с Женей. Женя положила шитьё на подушку и повернулась к нему. Эркин очень мягко, очень осторожно накрыл её руки своими ладонями и переплёл свои пальцы с её.
— Женя, — как всегда, когда он волновался, у него вышло: Дженния. Как тогда, в их первую встречу, и улыбка Жени стала такой счастливой, что у него перехватило горло.
Говорить он не мог и молча наклонился, уткнулся лицом в их сплетённые руки, тёрся лбом о запястья Жени. Наклонилась и Женя, коснувшись губами его волос. И медленно, не разнимая рук, выпрямилась. Эркин поднял голову и посмотрел на Женю затуманенными влажными глазами.
Вздохнула, поворачиваясь на другой бок, Алиса. Где-то, даже не поймёшь сразу в каком конце казармы, хныкал младенец и женский усталый голос тянул монотонную заунывную колыбельную, спорили, ссорились и мирились люди, хлопали двери, ещё где-то переставляли фанерные щиты, расселяя приехавших… Женя и Эркин уже не замечали этого. Они были вдвоём.
Ещё когда шли от столовой к бараку, Тим с Зиной всё решили. Она пойдёт стирать, а он посидит с детьми. И на молоко их отведёт. А там, как на собрание идти, она его подменит.
В отсеке Зина сразу собрала грязное, но Дим запротестовал:
— Мам, а яблоки?!
— А что? — засмеялась Зина. — Не съедите их без меня?
— А ты? — Дим смотрел на неё удивлённо и чуть ли не обиженно. — Ты разве не будешь?
И Зина села на Катину койку, а Тим опять достал свой необыкновенный нож, разрезал яблоки пополам и ещё раз пополам. Зина сунула в рот дольку и встала.
— Ешьте без меня дальше. Я в прачечную.
Катя посмотрела на неё, на Дима и, вздохнув, осталась сидеть. Зина увязала покрепче ставший заметно большим узел, сняла, вздохнув, с пальца кольцо и убрала его в коробочку и в тумбочку.
— А это зачем? — не выдержала Катя.
— Кто ж с кольцом стирает? — ответила Зина. — С мылом уйдёт. Ну всё, будьте умниками.
И ушла.
А они доели яблоко, и Тим отправил их в уборные, а сам разобрал постели. Теперь, когда того, мордатого, арестовали, Дима так оберегать не стоит. Дим вернулся быстро, а Катя задерживалась.
— Раздевайся и ложись, — сказал Тим сыну. — Я за Катей пойду.
— Я с тобой, — упрямо ответил Дим.
Помедлив, Тим кивнул, но тут шевельнулась занавеска, и в отсек вошла Катя. Её платьице было спереди влажным, а полотенце совсем мокрым.
— Вот, — тихо сказала она. — Я забрызгалась.
— Ничего страшного, — ответил Тим, беря своё полотенце.
С Димом это случалось сплошь да рядом, и он уже хорошо знал, что надо делать в таких случаях. Он вытер Кате лицо и грудь своим полотенцем и помог раздеться.
— Пока будешь спать, оно высохнет.
Оставшись в рубашонке и трусиках, Катя, залезла в постель. Тим подоткнул ей со всех сторон одеяло и занялся Димом. Уложив Дима, он по привычке коснулся губами его лба, и тут прозвучало тихое и дрожащее от сдерживаемых слёз:
— А меня? Папа?!
Тим поцеловал и её.
— Пап, ты читать будешь? — сонно спросил Дим.
— Да.
Тим разулся, залез на свою койку и лёг, не разбирая постель поверх одеяла. Взял разговорник. Но глаза скользили по строчкам бездумно. Он уже… да, сегодня третий день, как он женат. Его семья увеличилась вдвое, жена, дочь, а он… он сам совсем не изменился. Семья. Этого не может, не должно быть у раба. И вот… есть. Внизу спят его дети. Жена пошла стирать. Да, этого он никак не ждал, не мечтал, да ему такое и в голову не приходило. Что и как надо делать, он совсем не представляет. Но… но живёт же Мороз, тоже раб, спальник к тому же, и с весны семейный. И всё нормально. Так спальник справляется, а он… А что он?