Аналогичный мир

— Все спят, — заторопился он, — меня никто не видел.

Она молча смотрела на него, и он вдруг заговорил быстро и многословно.

— Я ещё сейчас принесу, ведь надо много воды, сегодня суббота, да? В субботу всегда много воды нужно, я по имению помню, всех дворовых гоняли за водой…

— Да, — наконец, кивнула Женя, — мне надо много воды.

Он подобрал вёдра и кинулся к выходу.

Чтобы наполнить бак на плите и ещё один для холодной воды, пришлось сходить ещё четыре раза, и ещё пятый, чтобы была расхожая вода. Он заходил в кухню, выливал воду в баки и тут же уходил. Закончив с водой, подошёл к Жене, растапливавшей плиту, и затоптался рядом.

Женя подняла голову, посмотрела на него снизу вверх.

— Я… — он вдруг запнулся, — я за дровами схожу. Где ключ?

— Вон, на косяке висит, — она взмахом головы указала на дверь.

Эркин ещё раньше заметил висящий высоко на гвозде большой тяжёлый ключ. Жаль, не знал, что от сарая. Ещё бы вчера с дровами управился бы. Он уже взялся за ключ, но тут же отдёрнул руку и обернулся. Женя стояла спиной к нему, переставляя на плите кастрюли и чайник.

— Женя, — тихо почти беззвучно позвал он.

Но она услышала и обернулась.

Было уже совсем светло, и Женя хорошо видела его лицо, уже знакомое ей нерешительное выражение. Но сейчас он, видимо, решится.

— Женя, — повторил он. И вдруг как прыжком с обрыва. — Женя, будет так, как ты хочешь. Как ты скажешь. Ты мне жизнь подарила, как ты скажешь жить, так и буду, — она слушала молча, только бледнело лицо и расширялись, темнели глаза. И голос его становился всё тише и напряжённее. И последние слова он не сказал, а выдохнул. — Скажешь уйти — уйду, под забором твоим спать буду. Совсем уйти — совсем уйду. Скажи, Женя.

И замер, опустив голову, бессильно свесив руки.

— Но, — Женя подошла к нему, попыталась заглянуть ему в лицо. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Останься, Эркин. Я так… ждала, что ты вернёшься, что мы встретимся. Ты хочешь уйти?

Он молча мотнул головой. Женя положила руки ему на плечи.

— Не уходи, Эркин.

Он медленно поднял голову, лицо его стало строгим, даже торжественным. Так же медленно он поднял левую руку и мягко сжал её запястье, потянул. Женя не сопротивлялась. И он ударил себя по левой щеке её ладонью, а затем поднёс к губам и поцеловал в ладонь. И отпустил, отступил на шаг, и резко повернувшись, схватил ключ и метнулся к выходу.

Женя догадывалась, что это был какой-то обряд, но не знала какой. Но ведь это неважно. Главное в другом.

Эркин втащил на кухню вязанку дров и мягко без стука опустил у плиты. Женя только ахнула.

— Это ж на весь день!

— На весь день и принёс, — он тяжело дышал и отдувался. — Сейчас уже вставать будут, я на рынок пойду, пока пусто.

— Поешь.

Он молча мотнул головой.

— Некогда. Надо идти.

Женя быстро отрезала ему два толстых ломтя хлеба, помазала жиром и сложила намазанными сторонами.

— Держи. Возьмёшь с собой.

— Оу! Как много! — он радостно улыбнулся, взвешивая сэндвич на ладони, будто не знал, куда его засовывать, то ли в карман куртки, то ли в рот.

— Ешь сейчас, — засмеялась Женя. — Я ещё сделаю. И вот, выпей, — пока он разглядывал сэндвич, она уже налила ему дымящегося чая. — И не задерживайся сегодня, хорошо?

— Как стемнеет, сразу буду, — кивнул он, торопливо жуя и обжигаясь чаем.

— Да, держи, — Женя дала ему портянки. — Вчера без них ушёл.

Он быстро переобулся, натянул куртку и, на ходу нахлобучивая шапку, бросился к выходу. Женя еле успела крикнуть ему вслед.

— До вечера.

— До вечера, — ответил он уже с лестницы.

И снова Женя удивилась его ловкости, с которой он убежал, ничего не задев, ничем не стукнув. И когда она выглянула в кухонное окно, он уже завернул за угол.

— А Эрик где? — встретила Женю в комнате проснувшаяся Алиса.

— На работу ушёл, — спокойно ответила Женя.

— А про него уже можно рассказывать?

— Нет, — отрезала Женя. — Никому ни слова.

— Ладно, — вздохнула Алиса. — Всё равно со мной никто не играет.

По мере приближения к рынку прохожих становилось всё больше. Эркин шёл быстро, обгоняя продавцов и покупателей.

Седой старик, натужно кряхтя, тащил нагруженную набитыми мешками двухколёсную тележку. Поравнявшись с ним, Эркин замедлил шаг, безмолвно предлагая помощь, но старик только рыкнул на него длинным ругательством.

Вчерашних знакомцев Эркин увидел сразу. Они толпились у боковой ограды возле развалин, как ему ещё вчера объяснили, рабского торга. Болтали, по рукам ходили сигареты и самокрутки. Эркина приветствовали как своего. Он встал в общий круг, но от курева отказался. Никто не настаивал. Как никто и не спросил его, где он ночевал, заработал ли что с утра. Он прописан и его дела — это его дела. Захочет сказать — скажет, захочет с кем в паре или в ватаге работать — сам разберётся, а хочет один вкалывать — пусть и вкалывает.