Аналогичный мир

— Так меня в школе записали. Для удобства. В английском нет таких фамилий. А потом и осталось.

Он кивнул.

— Разобрался. А я не знал, чего они смеялись. Даже испугался.

— Это на фильтрационном пункте?

— Мы говорили: сборный. Там смотрели всех, записывали и давали справки. — Он усмехнулся. — И паёк давали. Буханку и мясную банку. И душ там был.

— Ладно. — Женя встала, подошла к нему и обняла. — Успокоился?

Он ответил на объятие, но она чувствовала, что где-то далеко внутри он ещё напряжён. Женя поцеловала его в щёку и ещё раз возле уха. Он вздохнул, коснулся губами её шеи.

— Ну вот, — Женя мягко высвободилась, и он так же мягко плавно раскрыл объятия, выпуская ее. — Пятница сегодня…

— Да, — спохватился он, — я сейчас воды принесу. Мыться будем, да?

— Как всегда, — улыбнулась Женя.

Он спрятал справку в карманчик джинсов, схватил вёдра и побежал вниз по лестнице. А Женя ещё постояла посреди кухни, прижав ладони к пылающим щекам. Значит, он был Угрюмым. Что же с ним делали, если он стал таким, что так прозвали? И какие же молодцы, что сообразили записать ему такую фамилию. Буквы одни и те же, ну почти те же, только произносится по-разному. Господи, какая чепуха лезет в голову. Но о любой чепухе будешь думать, лишь бы не об этой облав. Не хочу я, не хочу, не хочу…

Женя умылась, остудила лицо, переоделась, и когда Эркин втащил вёдра, она уже вовсю хлопотала, управляясь с подготовкой ужина и купания.

Эркин натащил воды, раскалил, как следует, плиту, и Женя позвала Алису. Смутно чувствуя, что ему при купании Алисы лучше не присутствовать, Эркин обычно находил себе на это время какое-то занятие в сарае. И сегодня, как только Женя приготовила корыто и резиновую утку, появлявшуюся только в эти минуты, Эркин как обычно сказал: "Я потом", — и ушёл вниз.

В сарае он всегда находил себе дело. Перекладывал поленья, щепал лучину, точил топор и пилу, да мало ли что можно придумать. Даже просто погромыхать инструментом, ничего не делая, но показывая согнутую в работе спину — приём, известный любому рабу.

Без справки теперь никуда. Загреметь легко, а вот выбраться… если б не Андрей, загребли бы их как пить дать. Но и рванули они с рынка сегодня, в жизни так не бегал. Хорошо, в кроссовках — Эркин угрюмо усмехнулся — бегать легко. Ну, у Андрея прямо нюх на полицию. Хотя… лагерник… они-то все просто от белых шарахались, а те с разбором. Кто ж это сегодня, Джейми что ли, ревел, что потерял свою справку. Врёт, когда выдавали, говорили, чтоб берегли, не теряли…

…На сборный он попал после долгих блужданий. Шёл куда глаза глядят. Спал у костров или в брошенных домах. Правда, берег себя, боялся подцепить вшей, да и ещё… и потому старался держаться в стороне от всех. Индейцев, к тому же, почти не было, а с индейцами негры всегда дрались. А в тот вечер он прибился к большой компании всех цветов и оттенков, весёлой и бесшабашной. И тут грузовики. И солдаты. Их согнали в кучу, погрузили в грузовик и привезли на сборный. Бить не били, только особо упрямые и трепыхливые схлопотали прикладом по спине. Что такое "сборный", никто не знал, потому сами и не шли. Ну а беляки, они беляки и есть: отловили и привезли. Он так и не понял, что это было раньше. Длинное серое здание и двор с хлипким забором. Держали их за забором привычка к послушанию и паёк. Охраны почти не было. Но это он потом разглядел. А тогда их вытряхнули из грузовиков во двор и построили. Вернее, они сами встали, привычно заложив руки за спину и потупившись. Грузовики уехали за новой добычей, а им объявили, что их осмотрят, перепишут, пропустят через душ и выдадут паёк. Еда полагалась в конце, после всего. Но и так никому в голову не пришло уйти.

— Первая десятка сюда. Остальные ждите.

Первые десять, понурившись, пошли в указанную дверь, а они сели, где стояли. И стали потихоньку меняться местами, договариваясь держаться вместе. Кто-то пустил слух, что русские не разлучают семьи, и пошли тут братья, сыновья, матери, жены… А когда убедились, что русские, проходя по двору, не обращают внимания на их разговоры и пересадки, так в открытую забегали. С индейцем родниться никто хотел, да ему никто и не был нужен. Вызвали вторую десятку, третью… Из дома никто не выходил, видно, на другую сторону выпускают. Привезли ещё отловленных. Этих уже не строили: от сидевших во дворе всё узнали. Среди новых оказалось двое спальников. Как уцелели — непонятно. Их сразу опознали по одежде и рукам, начали было сжимать кольцо, но тут оказалось, что русские как все белые: всё видят и бьют больно. Драчунам накостыляли, а спальников сразу увели в дом…

— Десятка сюда.

Перед ним встали трое, встал и он, оглянулся. За ним колыхалась толстая негритянка с двумя детьми у подола и жилистым мулатом, державшим её за плечо. Семья.

— Ещё двое, — сказал солдат у двери.

Подошла молодая мулатка, цеплявшаяся за негра со свежей ссадиной на скуле.

— Заходите.

В длинном коридоре у входа стол и за ним белая девушка в военной форме. Он сразу отвёл глаза, уставился в пол.

— Раб, отработочный?

— Раб, мэм.

— Номер? Покажи. Один?

— Да, мэм.