Анафем

Джезри встал на четвереньки, натянул стлу на зад, вскочил и был таков. Теперь, когда мои глаза привыкли к свету, я увидел, что Ала натянула поперёк выхода свою хорду, примерно на уровне щиколоток, привязав её к двум стульям. Неподвязанную стлу она придерживала рукой.

— Арсибальт ушёл час назад. — Ала наклонилась, чтобы отвязать хорду. — Думаю, из него половина жира с п отом вытекла.

Я даже не улыбнулся, прекрасно понимая, что при желании она может сказать что-нибудь не менее смешное про меня или про Джезри.

— Никак, язык проглотил? — спросила Ала после довольно долгого молчания.

— Многие ли ещё знают?

— Ты хочешь знать, многим ли я сказала? Или многие ли догадались сами?

— Э… наверное, и то, и то.

— Я никому не говорила. Что до второго вопроса, догадаться мог каждый, кто смотрит на тебя столько же, сколько я. То есть, думаю… никто.

— А почему ты столько на меня смотришь?

Она закатила глаза.

— Отличный вопрос!

— Послушай, Ала, чего ты добиваешься?

— По правилам игры я не должна тебе говорить.

— Если ты хочешь стать кем-то вроде младшей инспектрисы — Трестаниной добровольной помощницы, — то вперёд! Иди и скажи ей. На рассвете я выйду в дневные ворота и отправлюсь искать Ороло.

Ала как раз завязывала хорду. При моих словах её стла как будто стала в два раза больше — так сжалась сама Ала. Из неё словно выпустили весь воздух. Большие глаза на мгновение закрылись. Другая девушка на её месте разрыдалась бы.

Не могу описать, каким чудовищем я себя почувствовал. Я прислонился к стене и с размаху саданул о неё затылком, как будто хотел вырваться из своей омерзительной оболочки. Никакого результата.

Ала открыла глаза. Они блестели от слёз, но видели всё. Догадаться мог каждый, кто смотрит на тебя столько же, сколько я. То есть, думаю… никто.

Голосом тихим почти до неразличимости она проговорила:

— Тебе помыться надо.

Первый раз в жизни до меня дошёл второй смысл сказанного. Но Ала уже исчезла.

***************

Одиннадцать, список растений, запрещённых в интрамуросе, обычно из-за их нежелательных фармакологических свойств. Канон требует, чтобы всякое такое растение, обнаруженное в матике, незамедлительно вырвали и сожгли, а само событие занесли в хронику. В изначальном перечне, составленном св. Картазией, приведены лишь три растения, но их число увеличивалось по мере изучения Арба и открытия новых видов.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Я стал бы богопоклонником и отправился в паломничество хоть на край света, чтобы найти чудесный источник и смыть ощущение собственной мерзости. Тяготы пути стали бы удовольствием по сравнению с тем, что мне пришлось вытерпеть за следующую неделю. Нет, Ала никому ничего не сказала — гордость не позволила. Но все остальные сууры, начиная с Тулии, видели, что ей плохо. К завтраку следующего дня они сошлись во мнении, что виноват я. Интересно, как такое происходит. Моя первая гипотеза (неверная) состояла в том, что Ала прибежала домой и передала наш разговор полному калькорию возмущённых суур. Вторая: она пропустила ужин и вернулась несчастная, а я пришёл чуть позже, стараясь никому не попадаться на глаза: эрго, я как-то дурно с ней поступил. Только позже я понял куда более простую истину: они видели, что Ала в меня влюбилась, и раз она страдает, значит, я сделал что-то — не важно что — нехорошее.

В одночасье меня отбросило всё младшее женское население матика. Все девушки были возмущены — это читалось на каждом обращённом ко мне девичьем лице.

Со временем дело только усугубилось. Лучше бы Ала написала отчёт о случившемся и пришпилила мне на грудь. Поскольку информация была нулевая, в ход пошли домыслы. Молодые сууры от меня шарахались. Старшие смотрели осуждающе. Не важно, что ты сделал, молодой человек… мы знаем, что ты чего-то натворил.

Я не видел Алу четыре дня, что было статистически невозможно. Следовательно, другие сууры отслеживали мои перемещения и предупреждали Алу, куда не ходить.

Арсибальт так перепугался, что два дня вообще ни с кем не говорил. На третий день он явился к ужину весь грязный и шёпотом сообщил мне, что выкопал табулу оттуда, куда спрятали её мы с Джезри («там любой дурак найдёт») и переложил в более удачное место («действительно надёжное»).

Мы с Джезри понимали, что бессмысленно искать вещь, которую Арсибальт считал надёжно спрятанной. Оставалось только ждать, когда он успокоится.