Анабиоз. Марш мародеров

Узкое лицо Филатова делается вдруг хищным, глаза сужаются в щелки. Он скрипит, почти не размыкая губ:

— Однажды, очень давно, я произнес перед строем моих товарищей такие слова: «Клянусь мужественно, не щадя своей жизни, защищать народ и государственные интересы России. Клянусь не применять оружие против своего народа и законно избранных им органов власти[35]». И не тебе, сопляк, учить меня, что и как я должен делать!

Ник косится на вилы, лежащие в стороне, вспоминает про пятого аковского патрульного, убитого этими самыми вилами, и ему становится стыдно. Если бы не Филатов, скорее всего МТ-ЛБ так и стоял бы сейчас в боксе Танкового училища, а кости Эн, Хала, Юсупова и самого Ника давно уже растащили бы собаки.

И не было бы никакой победы, никакой свободы, а Аслан со своими подручными развлекался бы в Кремле с новыми наложницами, попивая коллекционный коньяк.

Слышатся тяжелые, шаркающие шаги. Ник поворачивается и видит Цапко. Белый халат его спереди весь покрыт темными пятнами. Выглядит бывший фельдшер, а ныне главный врач общины ужасно — серое, землистое лицо, всклокоченные волосы, борода сосульками.

— Здравствуй, Анатолий, — кивает Цапко Филатову и буквально падает на пластиковый стул, стоящий поодаль.

— Как там? — спрашивает Ник.

— Еще двое умерло, — отвечает врач. — Внутренние кровотечения. Остальные вроде ничего. Руки уже инструменты не держат. Я на свой страх и риск отвар какой-то из дурмана даю вместо анестезии. Помогает, но хреново. Господи, когда ж это кончится!

— Тебе поспать надо. — Ник встает, подходит к Цапко. — Пошли, я провожу…

— Какой там спать! — с надрывом выкрикивает тот. — Пацаненка сейчас принесли. Температура за сорок. Водку развели, обтерли, малины заварили… Вроде сбили до тридцати восьми, теперь дежурить надо. И главное — диагноз не могу поставить. На простуду не похоже, горло в порядке, насморка нет, кашля тоже. То ли энцефалит, то ли менингит, а может и пневмония! Вот такой разброс… Я же фельдшер, просто фельдшер, а не педиатр!

Скрипнув зубами, Цапко поднимается и уходит обратно в Цирк.

— А ему, — нарушает тягостную тишину Филатов, — до утра думать никто не предлагал. Он, может, тоже хотел бы — как все. Рыбку ловить, дрова рубить, спать по ночам и на больших дядей-начальников надеется — авось они придумают, как дальше жить.

— Не надо! — раздраженно перебивает его Ник. — Не маленький, понял…

— Да я знаю, что не маленький. — Филатов подбирает вилы и собирается уходить. — Совет: ты мальчика с температурой на контроль возьми. Не нравится мне эта история…

Он уходит, а Ник еще долго, до следующей смены караульных, сидит у костра, время от времени подбрасывая в огонь нарубленные ветки.

Утро выдается недобрым: еще двое детей с температурой госпитализированы, и не сомкнувший всю ночь глаза Цапко объявляет по общине карантин. У первого заболевшего к этому времени на теле проступают какие-то пятна, набухают лимфоузлы в паху. Цапко приказывает вывесить над входом в Цирк черный флаг и вводит обязательное ношение масок.

— Эпидемия в нашем случае — это конец всем, — говорит он.

Ник по-простому, буднично известив Бабая и других членов Совета, что он вступает в должность начальника полиции, быстро отбирает тридцать человек из числа мужчин, участвовавших в штурме Кремля, разбивает их на пятерки и отправляет патрулировать центр города.

Халу, которого, не обращая внимания на вчерашнюю обиду и возражения, он записывает в рядовые бойцы полиции одним из первых, Ник поручает контроль за порядком на территории госпиталя. Эн с Камилом остаются при начальстве в качестве курьеров. Ник с удовольствием сделал бы своим заместителем Юсупова, но у Вилена масса дел с тягачом. Вместе с двумя помощниками, выделанными Бабаем, он с рассвета возится с ходовой — что-то там у него травит масло, то ли редуктор, то ли коробка…

Цапко, не смотря на протесты, отправляют отдыхать.

— Едрит-архимандрит, если что-то с тобой случится, мы ж совсем загнемся, — говорит ему Бабай. — Спать — и никаких разговоров.

Врач с импровизированной — из куска более-менее чистой ткани — повязкой на лице отходит в сторону и ложится прямо в кабинете, на стулья у стены.

Все помогающие Цапко в госпитале женщины безропотно носят теперь маски, но Хал, вставший на пост в карантинный блок, пытается отказаться от этой меры предосторожности. Ник, не выбирая выражений, говорит:

— Сдохнуть хочешь? Чтобы по-быстрому на тот свет, а нас тут бросить?

Татарин недовольно сопит, матерится вполголоса, но маску надевает.

В столовой начинают раздавать завтрак: вареную рыбу, салат. Детям — кашу. Перед началом раздачи Монах благословляет пищу и читает короткую молитву. Ник замечает, что никто не противится этому, хотя видно, что люди голодны.

После завтрака должен был начаться суд на аковцами. Пленных содержат в помещениях, предназначавшихся в прошлом для цирковых животных. Бабай просит Ника направить туда пятнадцать автоматчиков.

— А на Волгу кто пойдет? — возмущается новоиспеченный судья Заварзин. — Он же всех людей у меня забрал!