Анабиоз

Подготовился я основательно. Лохмотья в секонд-хенде приобрел знатные. Поеденная молью растянутая и бесформенная кофта, которая была наверняка старше меня. Старый желтый (!) пиджак без рукавов. Рукава я оторвал самостоятельно, после чего вымыл получившейся безрукавкой пол на лестничной площадке перед квартирой Лидии Михайловны. Итог был безупречен. Получившееся в итоге потрепанное и жутко мятое безумие коричневого цвета с полосами, пятнами и засохшими разводами, было больше похоже на артефакт, чем на предмет гардероба.

В кармане пиджака лежал складной нож, купленный вчера в одном из магазинов по пути на квартиру. Второй нож был в рукаве левой руки. Для верности я прикрепил его к внутренней стороне запястья узкой полоской скотча. Рукоятка ножа торчала из рукава и доходила почти до центра сжатой ладони, которая и маскировала оружие. Зато мне потребуется не больше пары секунд, чтобы выхватить нож и выщелкнуть лезвие.

Мое появление безрукий словно и не заметил вовсе. Слепая тем более. А вот сухая старуха заметила, да еще как. В промежутках между неистовыми распятиями, которые она осеняла себя при появлении «клиента» на горизонте, старуха буравила меня недобрым ревностным взглядом.

Я был поражен, когда через полчаса после начала «работы» на паперти проходящая мимо женщина покачала головой, жалостливо глядя на меня и на кривую «Помогите погорельцу» у дерева, порылась в сумке и бросила мне в тарелку горсть монет.

– Х… хх… храни вас б… б… бог, – закивал я, следя, чтобы полоска слюны изо рта тянулась, как положено.

Минут через десять грустный мужичок средних лет, пришедший наверняка замаливать какие-то грехи и оттого чувствовавший себя виноватым перед всеми, бросил мне в пакет купюру в 50 рублей.

Через два часа в моем полиэтиленовом кошельке было почти 400 рублей.

Но я был полным лузером по сравнению с остальными. По моим прикидкам, за те же пару часов безрукий инвалид насобирал около полутора тысяч рублей. Чуть меньше «заработала» старуха без глаз. Вторая старуха, сама себя назначившая моим главным конкурентом, пополнила свой бюджет примерно на 600—800 рублей.

Конкурентка нервничала и бросала в меня молнии долго, но все-таки не выдержала. Когда на горизонте не было никого, перед кем можно было побубнить и покреститься, демонстрируя скрюченные сухие пальцы, она бодро вскочила и зашагала ко мне.

– Эй, погорелец.

– Чего? – отозвался я.

Конкурентка осклабилась.

– Не дурак, значит. Зарабатывать пришел.

– Гляжу, не один я.

– Да вот только мне-то разрешили. Тебе разрешили? Или ты самый умный?

– Разрешили? – я покосился на собор. – Кто? Священник или сразу Иисус?

– Ха! – зло каркнула старуха. – Так ты дурак! Дурачок, значица. Дурак, это точка Кирюхи. Чужих сюда не пускают. Никак по роже схлопотать захотел, дурачок?

Старость я уважаю. Наглость нет.

– Бабуль, за языком своим отсохшим следи, – прорычал я. – А то возьму и вырву его тебе нахер.

Старуха переполошилась, ахнула, шарахнулась назад. Но она была не совсем трусихой. Конкурентка погрозила мне костлявым сморщенным пальцем:

– Вот пи… дюлей от Кирюхи получишь, будешь знать!

– Да погоди ты, – миролюбивее осадил я ее праведный гнев. – Тебе, значит, Кирюха разрешил?

– А то!

– А как это разрешение у него получить? Заявление надо писать или как?

Старуха похихикала. Это было похоже на хрюканье. Одна из самых омерзительных пожилых женщин, что я видел в своей жизни.

– Где он, этот Кирюха? – настаивал я. – Как его найти?

– А ты попробуй эту денежку, что заработал, унести! – моя тарелка с милостыней никак не давал ей покоя. – Сразу узнаешь! Кирюха тебя быстро найдет!

Хихикая, она не переставала глазеть по сторонам. И вовремя заметила свернувшего к храму прохожего. Чуть ли не спотыкаясь, рванула назад к своему рабочему месту. Плюхнулась на землю, поправила юбку, нарисовала жалостливый вид – и принялась неистово креститься и бубнить.

Самым отвратительным являлось то, что я с этой старухой и подобным ей созданиям был одного биологического вида.

Хотя отвратительного было много. Даже слишком. Об этом я думал весь день вчера. Те же мысли осаждали меня и ночью, когда я ворочался в постели и пытался уснуть. Они же донимали меня и сейчас.

Что, если самые мои страшные подозрения – правда? Сергей попал в руки к этим ублюдкам и, превращенный в безногого инвалида-слепца, мучается в рабстве? Даже если мне удастся его вызволить – а я дал себе слово биться до конца – что тогда? Что я скажу матери, которая после смерти отца превратилась в привидение? Что я скажу Жене?

А что я скажу собственному брату, познавшему ад?

Конечно, я его не брошу. Привезу домой. Сделаю все, чтобы он вернулся к жизни. Но будет ли это – жизнью? Что я сам чувствовал и испытывал бы, окажись на его месте? Ответ был один. Лучше умереть.

Смерть иногда может быть благом. Потому что существуют вещи гораздо более жуткие и страшные, чем смерть.