Внезапно она просыпается. Дождь кончился. Облака разгромлены и безропотно бегут. Солнце появляется снова и заливает всю долину. Природа оделась в новые пламенеющие цвета: багрянец нив, жженая охра кустарника, фиолетовая глина холмов, которая не пропускает воду и позволяет пустить на их склонах корни только пышному, словно на аравийской земле, олеандру, черно-зеленым соснам да зелено-синим дубам… Стайка диких петушков распускает свое черное с золотом оперение, будто пиратский флаг на голой и бесплодной пахотной земле. Воздух сверкает пронизанным светом каплями дождя, попавшими в плен к вихрю переменчивого ветра. Гигантским знаком вопроса перешагивает через горизонт радуга. Ана Пауча улыбается.
Тряхнув головой, она отбрасывает прочь грезы, чтобы прочнее утвердиться в реальности своего путешествия. Часто ли организуют такие путешествия, как это? Впрочем, это называют не
Она позволяет себе снова предаться мечтам молодой женщины, она вся во власти картин-воспоминаний, которые создало ее воображение. Она одевает свое коралловое ожерелье, вдевает в уши сережки из мореного дерева, просовывает стебелек благоухающего жасмина под обручальное кольцо, украшает цветами флердоранжа грудь. Она расплетает длинные каштановые косы, сидя у окна, склоняет голову в ночь, к сосновой роще, чтобы ее волосы впитали в себя легкий соленый ветерок, который, словно дыхание, поднимается из глубины скалистых ущелий. Она разворачивает и гладит атласную ночную сорочку, покоившуюся в лавандовом гнезде, руками невесты гладит швейцарские кружева, которые она расправит, прикрывая ими свою грудь, вскормившую троих сыновей, поглаживает упругие бедра, еще хранившие память о соленых поцелуях моря. Она готова. Она терпеливо ждет чудесного лета и белый пакетбот, который унесет ее к норвежским фьордам. Ана-нет.
Указатель неожиданно возвещает, что автобусы приближаются к Мадриду, к столице. Элегантные виллы северного пригорода, окруженные высокой стеной кипарисов, густых, грузных и бдительных, будто тесная шеренга оловянных солдатиков. Скаковые круги терракотового цвета на ипподроме, похожие издали на переплетенные олимпийские кольца. Теннисные корты, рестораны с застекленными террасами, аллеи акаций. Благодушное солнце в этот послеполуденный час совершает чудо, усиливая эту яркость зелени, столь не свойственную осени. Дрозды, голуби и сороки своим щебетом и воркованьем стараются вдохнуть жизнь в эту упорядоченную, ухоженную, перекрашенную в райский сад природу. Повсюду буйное цветение красно-желто-красных флагов, они полощутся везде: в окнах, на колокольнях, на башнях, на древках и трепещут от радости, что их ласкает ветер сьерры. Одновременно с автобусами в столицу прибывают также поезда и легковые машины, набитые манифестантами, долгий, настойчивый, пронзительный вой клаксона славы заглушает все другие шумы и прогоняет тишину. Город, вся страна, кажется, высыпали на улицу, наполненные звуками национального гимна, его с диким воем разносят сирены автомашин.
Однако есть окна, которые закрываются при приближении толп манифестантов, есть уши, которые по доброй воле глохнут, есть люди, которые забиваются в глубину домов, есть спины, которые упрямо поворачиваются. Ана Пауча не может видеть этого. Она думает, что все здесь, что все «за».