Ана Пауча

Когда он родился, его отец Педро Пауча ничем не одарил меня. Он только протянул мне крохотную лодочку, она лежала у него на ладони, словно на глади моря. На ее борту было что-то написано, он показал мне. Но я не умела читать и без стыда призналась ему в этом, хотя он и сам все давно знал. Он прочел мне: «Анита — радость возвращения». Он знал ее наизусть, эту надпись. И еще он сказал: это наша лодка. Я построю ее для нас и наших детей. Она будет носить твое имя. То имя, каким все звали тебя, когда я пришел в ваш дом, а я ни разу не осмелился произнести его вслух. Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, как я тебя люблю?

Когда рослый мужчина, больше чем на голову выше тебя, говорит тебе такие слова, тебе хочется кричать о своем счастье, но я ответила «нет» одним движением головы, и не из скромности, а потому, что подумала: пора браться за дело и понемногу откладывать деньги на нашу лодку. Кто слишком болтлив, тот становится ленивым. И я снова взялась за сети, за свою деревянную иглу. И потом, любовь — это ведь не разговоры разговаривать друг с другом. Это друг с другом жить. До тех пор мы прожили в любви день за днем, не испытывая потребности говорить о ней. Я ни разу не позволила себе после свадьбы ни своеволия, ни болтовни. Я думала о Педро Пауче. Я мечтала о Педро Пауче. Эти думы и мечты привели меня к другим Паучам: к нашим троим сыновьям. Пришла пора подумать о них. Педро прекрасно понял меня и снова ушел в море.

Десять лет нам пришлось копить деньги на лодку. Копить понемногу, чтобы не испортить детство нашим мальчикам. Например, ореховое пирожное не каждую неделю, а раз в две недели. Уж если сказать вам правду, для меня это было огромной жертвой. Потому что Педро Пауча, как это ни странно, любил орехи. А у нас, в краю рыбы, миндаля и инжира, орехи — роскошь. Но он отказывался от них без единого слова. С готовностью. Он думал о нашей лодке. Я же страдала. Мне так хотелось угощать его ореховым пирожным каждое воскресенье.

Он часто говорил мне, чтобы я купила себе новое платье. Вместе с ним пошла бы купить. И мы ходили, но не столько покупать, сколько для того, чтобы я могла услышать, как он говорит: тебе это платье очень идет, мы его берем. Но я сглатывала слюну и отвечала: нет, оно слишком дорогое, мы не можем себе позволить покупать мне обнову каждые полгода. Но ведь ты такая маленькая, настаивал он (ах, как он произносил это слово маленькая!). На твое платье и ткани надо на треть меньше! Я делала вид, что не слышу, и покупала себе в год одно платье вместо двух. И мне казалось, что таким образом я одеваюсь не только в свои перештопанные платья, но еще и в нашу будущую лодку «Анита — радость возвращения».

Да, мы очень экономили, и теперь я попрекаю себя за это. Наша лодка стоила нам учения двух моих старших сыновей, Хуана и Хосе. Лодка, которая с дырой на боку теперь гниет на берегу, где нет больше ни одного Паучи, гниет у самого моря, волны которого не рассекает больше никто из Паучей. Лодка, которая уже не несет с собой радости ничьего возвращения. Я вот все думаю, погибли бы мои дети в войне, если бы вместо того, чтобы строить эту лодку, они научились читать и писать? Много добрых слов говорят об образованных людях. Они кажутся бессмертными. Может, потому, что мои сыновья не умели ни читать ни писать, их имена не упоминаются в списках в Долине павших?

А вот малыш, да, он учился в школе. Не с семи лет, тогда у нас еще не было достаточно денег, но позднее. С десяти. Наша лодка уже вышла в море, унося троих моих Паучей, Педро и двоих старших. Они трудились в поте лица, потому что нужно было расплачиваться с долгами.

Чтобы успеть в школу, которая находилась в соседней деревне, малыш выходил рано поутру. Я готовила ему завтрак. Жареные сардины, картофель с маслом, ломоть хлеба и апельсин. Иногда кусок айвового пирога: он был лакомка, как и его отец. Я собирала его заботливо не только потому, что он был мой малыш и я его любила, но еще и потому, что я как бы закладывала основы славного будущего: может, он станет школьным учителем или писарем мэрии, кто знает? На каникулах я пекла ему его любимый сдобный, очень сладкий хлебец с миндалем и анисом. Настоящее пирожное, говорил он.

Мой младший Пауча, Хесус, был очень образованный. Я всегда гордилась им. Уж поверьте матери. Мать знает. Она знает все. Я не хвасталась им, ведь я тех женщин, что гордятся втайне, но я постоянно видела, как он сидит за уроками, выполняет письменные задания, исписывая страницу за страницей почерком, который мне казался таким красивым.

— Что ты там пишешь?

— «Я живу в одноэтажном доме в рыбачьей деревне на Юге страны, в провинции, которая называется Андалусией».

— Господи, господи! — в восхищении восклицала я. (Тогда я еще не отреклась от бога. Я относилась к нему не как к врагу, просто как к кому-то очень далекому, кому на нас наплевать.)