Амур широкий

Другие пункты постановления о кооперации всем нравятся: пороху и свинца охотникам выдавать, сколько необходимо, лесорубочные билеты выдавать бесплатно; из туземных мест выселить людей, занимающихся спекуляцией, если даже это ремесленники или огородники; запретить частную торговлю, разрешить лесозаготовки, привлекать туземцев к этому труду, освободить их от всех налогов, желающим заниматься животноводством отпускать кредиты…

— Вот это постановление, — говорили охотники во время перекура. — Жизнь наша совсем изменится…

— Теперь председателю Совета дело найдется, — сказал Пиапон, думая о своем.

Богдан в каждом перерыве искал Пиапона, чтобы поделиться мыслями, высказать восхищение или возмущение выступлением какого-нибудь делегата. Он пробирался среди гостей, когда кто-то взял его под локоть. Рядом стоял русский с рыжеватой аккуратненькой бородкой, с усиками и с такими до боли знакомыми глазами.

— Павел! Командир! — закричал Богдан и обнял Глотова.

Глотов сжал его железными руками. Богдан разволновался, смотрел на бывшего командира и улыбался.

— Павел Григорьевич, ты? Откуда? — подошел Казимир Дубский.

— Так я и думал, что ты здесь, — ответил Глотов, пожимая руку Дубского. — Переводишь?

— Учусь переводить. А где теперь ты, кем?

— Работаю, где партия прикажет.

— Обожди, Павел, — спохватился Богдан. — Дед здесь.

Он взял Глотова за руку и потащил в коридор. Пиапон тоже не сразу узнал Глотова, замаскировавшегося интеллигентной бородкой, но, узнав, закричал на весь коридор:

— Глотов! Кунгас! Ты?

— Я, Пиапон, я. Живой, видишь…

— Живой, верно, живой. А говорили, что тебя в Николаевске Тряпицын расстрелял.

— Обошлось, как видишь.

— Откуда ты? Здесь живешь?

— Нет, Пиапон, в Чите работаю, в ревкоме. Еду во Владивосток, по пути зашел, чтобы встретиться.

— Поговорить надо, посидеть…

— Сейчас не сможем, у вас заседание съезда, а меня поезд ждет, скоро отходит. Мы еще встретимся, может, даже к вам, в Нярги, приеду.

— Ты, Павел, все же не уехал на родину, туда, куда солнце запаздывает?

— Не пришлось. При встрече расскажу все. А ты, Богдан, чего молчишь? Мечта об учебе живет? Крепко?

— Живет, Павел!

— Ну и хорошо. Откроем здесь в Хабаровске техникум, будем готовить наши советские кадры.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, Богдан. Чита — главный город Дальневосточного края, оттуда все указания идут. Вот так, Богдан. — Глотов посмотрел на часы и заторопился. — Обязательно увидимся, друзья! — сказал он, пожимая руки Пиапону и Богдану. — Теперь мне с Дальнего Востока никуда не уехать.

— Ты женись, — посоветовал Пиапон.

— Женился уже, ты опоздал с советом, — засмеялся Глотов и вышел на улицу.

Богдану живо припомнилась его последняя встреча с Глотовым. Это было в Николаевске. Он тогда ликовал: белые разгромлены, в городе остались одни японцы, но и те вели себя мирно. 14 марта 1920 года в Николаевске открывался окружной съезд Советов. Нанайцев, нивхов, орочей распускали по домам, но Богдан ради этого съезда остался в городе, потому что съезд — это установление советской власти. А ему очень хотелось на это посмотреть.

— На съезд допускаются только делегаты, — говорили ему.

— Я попрошу, мне разрешат, — отвечал Богдан.

Он обратился за разъяснением к своему крестному — доктору Храпаю, и тот обнадежил, что его, как гостя, могут пропустить на съезд.

Проводив своего приятеля Акунку, Богдан немного взгрустнул. Утром он пошел в штаб и там нос к носу вдруг столкнулся с Павлом Глотовым, только что приехавшим из Де-Кастри после разгрома отряда полковника Вица.

— Учитель! — Богдан бросился к Глотову и обнял.

— Богдан! Как я рад, что ты жив, — тискал его Павел Григорьевич. — Молодец! Дай-ка я погляжу на тебя получше. Настоящий партизан. Докладываю, товарищ командир, полковник разгромлен, твои дяди — Пиапон, Калпе, Дяпа, а также Токто — все отбыли домой. Велели тебя обнять. Вот так…

Вечером Богдан, отстояв на карауле возле комендатуры свое время, зашел отогреться в здание.

— Что это сегодня в штабе огни во всех окнах? Работают, что ли? — спросил он заместителя коменданта.

— Ха, работают! — усмехнулся тот. — Банкет там, Богдан. — Увидев, что Богдан его не понял, пояснил: — Гулянка, выпивают, значит.

Богдан засмеялся, он любил, когда командиры шутили.

— Не смейся, это не совсем гулянка. Тут политика. Командующий дает банкет в честь майора Исикавы, начальника японского гарнизона. За столом договорятся, как дальше быть. Это серьезно, а ты смеяться…

Богдан с караула вернулся в дом лыжников и, засыпая, думал о банкете. Японцы, по всему видно, мирный народ, скоро они уедут в свою страну, и на Амуре наступит тишина.

Он проснулся от треска выстрелов, по-охотничьи быстро оделся, пристегнул ремень с наганом и выбежал с другими партизанами из дома. В комендатуре уже собралось довольно много партизан и командиров. Среди них был и комендант Комаров, бледный, не выспавшийся, он присутствовал на банкете.

— Гады! Ну, погодите! — бормотал он. — Товарищи, штаб окружен, надо выручать наших.