Амундсен

Херману Гаде предстояло сыграть в жизни Руала Амундсена особую роль. Открытый, любезный, подчеркнуто общительный, Херман сильно отличался от своего младшего товарища (между ними была разница в год). Будучи человеком светским, он умел проявить гибкость и легко приспосабливался к обстоятельствам; в то же время Херман испытывал безудержную тягу к свершениям большего масштаба, чем пополнение и так туго набитой мошны. Честолюбивый адвокат и предприниматель не меньше нуждался в славе Руала Амундсена, чем тот нуждался в связях и одолжениях состоятельного друга. Школьные приятельские отношения между ними переросли в дружбу, основанную на неафишируемой взаимности и отличающуюся тесной близостью, которая в остальных случаях отнюдь не типична для Руала Амундсена.

Полярного путешественника всю жизнь тянуло к тихому уюту счастливой семьи. Свое благоустроенное гнездышко в Лейк-Форесте Херман Гаде назвал в честь родной усадьбы — Фрогнером. Туда, где в довольстве и богатстве жил адвокат с женой Алисой и двумя детьми, очень любил наведываться Амундсен. Однако, хотя исследователь Арктики использовал любой предлог посетить Чикаго, ночевал он далеко не всегда во Фрогнере.

Связи общительного Хермана простирались далеко за пределы круга зажиточных чикагских поставщиков консервов. Изредка «старому срамнику» (как радостно называл его друг) нужно было прибегать к своим организаторским талантам, чтобы устроить для Амундсена ночевку под материнским крылышком мадам Кэрри — разумеется, если у той находилась свободная «девочка».

Полярник не терпит праздности. «Чем бы мне занять субботний вечер? — спрашивает он Хермана и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Может, что-нибудь предложит моя старая подружка Кэрри? Спроси-ка ее насчет пикантной маленькой француженки и, если она не занята, договорись о встрече на субботу, в 9 часов. Полагаясь на твои блестящие способности по части организации таких дел, буду собираться в вашу сторону».

В своих воспоминаниях Руал Амундсен утверждает, что прожил жизнь «в самых строгих понятиях о чести». Очевидно существовавшие в его эпоху моральные нормы не мешали' ему за деньги сношаться с бесстыдными женщинами. Точно так же понятия о чести не препятствовали его участию в торговле эскимосками. Речь ведь шла об удовлетворении насущной потребности — вроде потребности в еде или тепле. Везде человеком двигал один инстинкт, будь то в Пенсаколе или в Гренландии, в Чикаго или в гавани Йоа. Разница были лишь в ценах: то, что в одном месте стоило несколько долларов, в другом предлагалось за иголку или пустой ящик.

У нашего полярника сугубо рациональный подход к окружающему миру, для него что люди, что звери — всё едино. Он так же спокойно ест собак, как любит женщин, так же спокойно любит женщин, как ест собак. Мужчины ходят на охоту, а потому готовы на что угодно за ружье. Женщины шьют, а потому готовы на что угодно за иголку. Для устремленного вперед всё кругом — не более чем средство. Новые собачьи туши найдутся и на следующем складе. Есть склады для утоления голода физического, а есть — для утоления любовного. Он мужчина. Мужчина, идущий к цели.

Рождество — самое время для размышлений. «Как дела у Нансена? — спрашивает Руал Леона под Новый год. — Останется ли он в Норвегии или решил вернуться на свою должность?» Иными словами: едет ли обратно в Лондон или, может, надумал предпринять путешествие к Южному полюсу? Теперь ведь ему не надо считаться с чужими интересами и можно отправиться на заснеженный край земли, дабы забыть про свою несчастную судьбу.

В течение февраля 1908 года Амундсен, по-видимому, получил от Хагенбека из Гамбурга сообщение о том, что белые медведи неплохо тянут в упряжке. Руал пишет Леону: «С любопытством прочитал об успехах Хагенбека… впрочем, если я пойду на "Йоа", места для мишек у меня не будет». Только у «Фрама» достаточно вместительный трюм, чтобы возить медведей.

Так складывается жизнь каждого полярника: разъезжая по свету с рассказом о прошлой экспедиции, он готовит следующую. Скоро пора будет обнародовать план. Амундсен уже заготовил название: «Намечаемая эксп. для изучения полярного бассейна». Звучит солидно. При этом ни слова о Северном полюсе, ни слова о белых медведях.

Лишь в марте Руал может доложить Леону, что «Йоа» находится в хорошем состоянии. Тем не менее: «Я намерен так или иначе сбыть ее с рук». Амундсен остановил свой выбор на «Фраме». И на «белых медведях в упряжке».

***

В конце апреля лектор возвращается в Европу. Конечно, он заработал определенную сумму, но далеко не такую, какую может дать основной капитал — ореол славы вокруг его имени. В письме из Лондона Амундсен просит Гаде забрать из Чикагского клуба коробку с диапозитивами. Однажды, прибавляет Руал, он забыл в том же незадачливом месте калоши. Сколько всякого должен держать в голове полярник!