15 июля полярник покидает пределы империи, направляясь во Владивосток, и не только увозит с собой множество ценных подарков, но оставляет в восхищении целый народ. «Где бы ни бывал, он всегда подчеркивал, что подвиги его совершались не ради личной славы и личных интересов, а во имя горячо любимой родины — Норвегии, — пишет после отъезда высокого гостя один из японских комментаторов. — Он неустанно повторял, что патриотизм уберегает людей от скверных поступков, и высокими словами подчеркивал ценность национального духа». Заканчивается сей дифирамб весьма многозначительным сравнением норвежского полярника с великим японским героем: «Любовь норвежцев к капитану Амундсену столь же велика, как наше благоговейное почтение к адмиралу Того [174]».
Руал Амундсен стал посланником национального патриотизма. И, наверно, сам не понимал, какую взрывчатку держит за пазухой. Со временем многим станет ясно, что национальный дух отнюдь не всегда уберегает людей от скверных поступков.
«В своей экспансионистской сущности национализм оборачивался империализмом», — пишет именно в это время наш соотечественник Сигурд Ибсен [175]. А Руал Амундсен как раз и был империалистом, на свой весьма практичный лад: он охотился за империями. Вне всякого сомнения, он обладал подлинным национальным чувством, это часть его духовного багажа, как и детская вера. Но подобно многим людям во многих странах Руал Амундсен умел и использовать национальную волну для достижения своих целей.
После дирижабельного перелета полярник стремится извлечь из национального момента все, что можно. Он не только назвал свой итальянский дирижабль «Норвегия» — так же как норвежская шхуна некогда получила имя «Бельгика», — но и посвятил последнюю экспедиционную книгу «норвежскому флагу». В конечном счете все это муссирование национального есть маркировка собственной территории. В борьбе против Италии Амундсен и Норвегия — понятия синонимичные. Для Руала Амундсена национализм был средством. Целью была империя,
Не делая продолжительных остановок, полярник следует по железной дороге через Советский Союз. Однако в Москве, в посольстве, все же успевает побывать под любезной опекой нансеновского сотрудника Видкуна Квислинга [176]— будущего создателя партии норвежских националистов.
6 августа Руал Амундсен опять дома, в Свартскуге. Тотчас приходят приветственные телеграммы из Дворца и от супружеской пары из Ли-Корта. Нить, связывающая его с Кисс, не оборвана. Нет лишь точек соприкосновения. Полярник посещает Нью-Йорк, Токио, Москву, но все дороги обходят Лондон стороной.
«Моя жизнь» выходит в свет книгой 23 сентября 1927 года [177]. К тому времени она уже опубликована — выпусками с продолжением — в американском ежемесячнике «Уорлдз уорк». Этой книгой Руал Амундсен вторично объявляет себя банкротом. На сей раз он терпит нравственный крах. Книга окажется скорее самоубийством, чем автобиографией.
Очевидно, она удостоверила слухи, возникшие в самое черное для полярника время, когда он собирался на самолете лететь с Аляски через Ледовитый океан, — слухи о том, что он не вполне вменяем. Мемуары были сочтены полной неудачей, и потому их тактично не включали ни в одно из позднейших собраний амундсеновских сочинений. Между тем естественнее рассматривать их не как аномалию, а как заключительное звено определенного развития. Книга явно связана с его предыдущим литературным произведением, «Первым полетом над Северным Ледовитым океаном». В идеале ему следовало бы одновременно закончить и полярную, и писательскую карьеру. Но в таком случае он бы не свел счеты. Натура полярника имела теневую сторону, которая не могла не проявиться. Такова была логика его жизни. Цена триумфа.
Обычно книги Руала Амундсена были заведомо позитивны. Поскольку он никогда не раскрывал конфликтных сторон бытия, в нем накопилась масса агрессии, которая в автобиографии безудержно вырвалась наружу. Международный престиж автора по-прежнему был так высок, что газеты многих стран не раздумывая перепечатывали и принимали его обвинения и разоблачения. Но хватало и таких, у кого они вызывали прежде всего недоверие и разочарование.