Амулькантарат

Они не отпускали её ни на минуту, и я не мог приблизиться, подойти к ней и, затерявшись среди толпы, что в ожидании танца перемешивалась как колода карт в руках скучающей дурочки, затаившись среди зеркал, я смотрел на неё. Они подходили к ней, кланяясь и гримасничая, и она говорила с ними, и когда их спины заслоняли её от меня, я искал её в толпе отражений. Она смеялась, обмахиваясь веером, и отвечала им. Мне было душно. Я не мог оторвать от неё взгляда. Она записывала их в свой список. Она обронила веер, и они бросились поднимать его. Кто-то из них успел первым. Её взгляд скользнул мимо меня. Они кривлялись. Я был в толпе. Она кивала им. Свечи сжигали воздух на кострах канделябров. Я смотрел на неё. Мне следовало уйти. Я не мог уйти. Я смотрел на неё. В толпе.

В смятении я бродил под её окнами, натыкаясь в темноте на низкие ветви, спотыкаясь о невидимые под ногами камни, а из окон доносились голоса гостей, и мне становилось нестерпимо страшно при мысли о том, что она среди них, и для неё я, возможно, всего лишь один из многих, таких же, и мне хотелось бежать, ворваться к ней и объяснить ей, что это не так, что теперь всё совсем не так, и я метался по клетке своего молчания, не зная, как разорвать этот круг и объяснить ей всё это, а время, отпущенное мне, истекало, и, понимая, что она уходит от меня навсегда, я был в отчаянии, не зная, что же мне теперь делать.

Уже третий день всё было неизменно - небо хмурилось, собирая тучи, и казалось, что вот-вот они прольются дождём, но дождь всё никак не начинался, словно бы тучам не хватало для этого сил, и к ночи небо расчищалось, становилось усыпано звёздами и до утра оставалось ясным. Я выходил из дома и шёл по дорожке через сад, потом сад заканчивался, и начиналась пустошь, я всё шёл и шёл вверх по склону, пока не приходил сюда. Странное место для дома, в низине, а вокруг лес, гадкий и заболоченный. Почему было не построить здесь, на холме. Причуда. Отсюда он был виден весь, не скрытый деревьями. Четыре окна в ряд на втором этаже - окна её спальни. Когда вечером в них горел свет, это значило, что она там. Я смотрел на прямоугольники штор. Она была там. Днём все окна были одинаковы. И повсюду в доме были люди, с которыми я не хотел иметь ничего общего, как тогда, в тот вечер, когда она улыбалась им и шла танцевать, а я не мог подойти к ней, потому что тогда я должен был бы играть в игру, которую я презирал, и вспоминая, какой я увидел её днём, я не мог поверить, что это вечер того же дня. Многие уже разъехались, их комнаты опустели, но несколько карет ещё стояли на заднем дворе, и те, кто приехали в них, продолжали проводить в этом доме дни, похожие один на другой, в бесконечном ожидании праздника. Ни с кем из них я не говорил о ней, потому что я не хотел знать то, что знают о ней они. И затерявшись в толпе зеркальных отражений, я не сводил с неё глаз, но не хотел, чтобы моё имя было вписано в её список рядом с их именами. Когда же мы оставались с ней наедине,- а это случалось так редко,- мы обычно говорили о замке. Как всё это странно.

...

Посмотрев в окно, я увидел, что какая-то карета отъехала от подъезда и медленно покатила по направлению к флигелю, там она повернула и поехала к воротам. Я безучастно наблюдал за ней и вдруг, сообразив, чья это карета, оцепенел. Она уезжала! Я бросился бегом вниз по лестнице, во двор, за ворота... Карета была уже далеко впереди, и я понял, что мне уже не догнать её, и всё же бежал, выбиваясь из сил, и расстояние между ней и мной сокращалось, но слишком медленно. В окошке показалась голова Роксаны. Задыхаясь, я крикнул ей. Она обернулась, улыбнувшись, махнула мне рукой на прощанье и исчезла в окошке. Я замер на месте.

... Она уехала, а я всё смотрел на опустевшую дорогу.

В следующие два дня я не выходил из своей комнаты. Я не хотел никого видеть. И только когда последние гости уехали, я вышел на галерею и спустился в сад, где были розы. Постояв у розового куста, я побрёл прочь из сада в сторону холма.