Амулет Самарканда

— Что-то я тебя не знаю, — нахмурившись, сказал слуга. — А где Уильям?

— У него разболелась голова. И вместо него отправили меня. В последнюю минуту.

Шаги в коридоре. Чей-то властный голос.

— Погодите!

Натаниэль обернулся. И услышал, как Бартимеус выругался у него над ухом.

По коридору к ним стремительно приближался чернобородый наёмник — босой, в изорванной одежде, — и его голубые глаза метали молнии.

— Скорее! — повелительно произнёс джинн. — Дверь приоткрыта — давай, ныряй внутрь!

Наёмник прибавил шагу.

— Задержите мальчишку!

Но каблук Натаниэля уже опустился с размаху на ногу слуги. Слуга взвыл от боли и отдернул руку. И тут же попытался схватить обидчика. Натаниэль увернулся, толкнул дверь и протиснулся в образовавшийся проем.

Насекомое у него на ухе возбужденно запрыгало.

— Теперь запри дверь, чтобы они не вошли! Натаниэль изо всех сил толкнул дверь — уже в обратную сторону, — но слуга налегал на неё всем телом, и дверь начала отворяться.

А затем за дверью раздался голос наёмника, тихий и вкрадчивый.

— Оставь, — сказал он. — Пусть себе идёт. Он заслужил эту участь.

Давление на дверь ослабло, и Натаниэль наконец-то смог её захлопнуть. Щёлкнули замки. Щёлкнули и провернулись.

Над ухом у Натаниэля вновь раздался все тот же голос:

— Недобрый знак.

Бартимеус

41

С того момента, как мы вошли в роковой зал и он был запечатан, события начали разворачиваться стремительно. Мальчишка, наверное, даже не успел оценить обстановку, прежде чем она необратимо изменилась, но мои чувства, конечно же, более совершенны. За оставшийся краткий миг я оценил её во всех подробностях.

Во-первых, где мы находимся? За запертой дверью, на самом краю круглого стеклянного пола. Поверхность стекла была шероховатой, и потому обувь по ней не скользила, но при этом стекло было достаточно прозрачным, чтобы лежащий внизу ковер был виден во всей его красе. Мальчишка стоял прямо над краем ковра — каймой, украшенной узором из переплетающихся виноградных лоз. Вдоль стен на равном расстоянии друг от друга маячили бесстрастные слуги с сервировочными столиками, уставленными пирожными и напитками. Далее полукругом стояли стулья, те самые, что я видел в окно; теперь они поскрипывали под тяжестью собравшихся волшебников. Волшебники потягивали напитки и вполуха слушали ту женщину, Аманду Кэчкарт. Она стояла в центре зала, на возвышении, и обращалась к гостям с приветственной речью. За плечом у неё с непроницаемым лицом торчал Саймон Лавлейс. Женщина продолжала вещать:

— …и в завершение мне хотелось бы обратить ваше внимание на ковер у вас под ногами. Мы заказали его в Персии. Думаю, это самый большой ковер во всей Англии. И я полагаю, что каждый из вас, если присмотрится, сможет отыскать на этом ковре себя.

(Одобрительный гул. Отдельные восклицания.)

— Итак, сегодня дебаты продлятся до шести вечера. Затем мы сделаем перерыв и пообедаем в шатрах на лужайке. Там же вы сможете посмотреть выступление латвийских жонглеров.

(Одобрительные возгласы.)

— Благодарю вас. А теперь я передаю слово вашему истинному хозяину, мистеру Саймону Лавлейсу!

(Напряженные, резкие аплодисменты.) Пока она бубнила, я был занят — шептал мальчишке на ухо[110]. В этот момент я пребывал в облике вши — самой мелкой твари, о которой я успел подумать. Зачем? Да затем, что я предпочитал не попадаться на глаза африту до тех самых пор, пока без этого можно обойтись. Она (а это была афритша) была сейчас единственным иномирным существом в зале (из соображений вежливости на время собрания бесы прочих волшебников были распущены), но в соответствии с условиями вызова она восприняла бы меня как источник угрозы.

— Это наш последний шанс, — сказал я. — Можешь мне поверить: что бы Лавлейс ни задумал, он провернет это сейчас, пока африт не уловил ауру Амулета. Амулет висит у него на шее. Может, ты подкрадешься к Лавлейсу и вытащишь безделицу у него из-под рубашки, на всеобщее обозрение? Это встряхнет волшебников.

Мальчишка кивнул и начал обходить толпу по краешку. Лавлейс тем временем завел подобострастную речь.

— Премьер-министр, леди и джентльмены, позвольте сказать вам всем, как я польщён оказанной мне честью…

Теперь мы очутились на краю аудитории, и перед нами открылся проход к возвышению. Мальчишка помчался по нему галопом, а мне пришлось исполнять роль жокея на усердной (хотя и глупой) лошади.

Но едва лишь он миновал первое кресло, как чья-то костлявая рука схватила его за загривок.

— И куда это ты несешься, слуга?

Я узнал этот голос. Он вызвал у меня неприятные воспоминания о Скорбном Шаре. Это была Джессика Уайтвелл: ввалившиеся, словно у мертвеца, щёки и коротко подстриженные белые волосы. Натаниэль дернулся, пытаясь вырваться. Я, не теряя времени, выбрался из его уха и пополз по мягкой белой коже за ухом, к руке, вцепившейся в его загривок.

— Пустите! — извиваясь, выкрикнул Натаниэль.

— …какая это радость для меня… — Лавлейс всё ещё не услышал поднятого этой возней шума.

— Как ты смеешь вмешиваться в ход собрания?