Амулет Паскаля

Домой вернулась поздно. Чертовы письма валялись на кровати. Они не исчезли, не растворились в воздухе. Я должна была работать — заниматься неизвестно чем и зачем. А какой смысл в том, что я разливаю вино, развлекаюсь разговорами с матушкой Же-Же и выпиваю в деревянном бистро? Кстати, вдруг подумала я, а сколько все это будет продолжаться? Разбросала вещи, порылась в чемодане и на дне его нашла копию контракта: сколько?! Я точно знала, что сроки и дата указаны в конце! Но их не было! Только — печать и моя подпись. Как я могла так вляпаться — угодить в ловушку?

Более того — в зависимость. Именно так. Я чувствовала зависимость от всего, что окружало меня.

От этого ядовито-свежего воздуха.

Ночных видений.

Живописных садов.

Своего огромного окна с видом на горы.

Стриженых газонов.

Колоколов на колокольне.

Китайских колокольчиков в моей голове.

Лукового супа матушки Же-Же и ее кофе.

Картин и кресел.

Лестницы, сокращающей время и расстояние.

Девяноста пар белых носков (десяток я уже сносила).

Своих сладко-незавершенных мыслей…

Всего, что называлось одним именем.

Мсье Паскаль…

Лишь бы он не услышал! Я закрыла лицо подушкой и завыла, как волчица.

…Минуты через три выть стало приятно. А через четыре — прогудев еще два-три такта, я почувствовала облегчение. Так, наверное, ревут дети с истинным наслаждением.

Дети! Я вытащила снизу один из конвертов. И еще всхлипывая, распечатала его. И была растрогана круглым детским почерком с кучей ошибок.

«Привет!

Вчера я с мамой прокатился в метро. Это такая подземная железная дорога в большом городе. Мы поехали в центр купить мне новые брюки, потому что из тех, синих, я уже вырос. В метро я смотрел телевизор. Телевизор висел под потолком и показывал рекламу, а еще — остановки. Мама сказала, что я — толстый, как американец.

Она сказала, что я толстый и белый. Сказала, что все американцы — толстые и рыхлые. Я сказал — не все! Мама сказала — все, все! И ты такой, как они.

Я смотрел телевизор. Все посмотрели на меня, и я сделал вид, что мне все равно. У меня под мышками были мокрые пятна от жары. Мама сказала, что не надо было надевать новую футболку, потому что я сильно потею. Как свинья. Все свиньи сильно потеют, сказала мама. Не все — сказал я. Мама сказала, что я упрямый и ей со мной трудно.

Моя мама очень красивая. Она не толстая. Она ходит в джинсах…

Сейчас вечер, и я думаю: не знаешь ли ты, кто придумал метро?»

Ну и сука эта безымянная мамашка в джинсах, рассвирепела я. Обидно, что меня там не было, я бы ей сказала парочку ласковых слов! Вообще не выношу, когда обижают детей и животных. Я этого видеть не могу! Подлые взрослые колотят своих малышей прямо на улицах, без конца делают замечания — то не делай, туда не ходи, скажи «золотое слово», молчи, не крутись, иди прямо, иди рядом, не проси, не клянчи, не реви… Сейчас я бы с большим удовольствием засела за письмо этой мамашке! Возможно, это было бы неплохим тренажером для моего нынешнего раздражения. А вот что написать мальчику? Ведь он не спрашивал — как свести с белого света родную мамочку. Даже мысли такой у него не было!

Пацан, как настоящий пацан, очень хочет выяснить, какой бес выдумал подземную дорогу.

А какой бес ее выдумал? Где мне найти эти сведения? В городке не было библиотеки, а книжные полки мсье Паскаля заставлены какими-то старинными фолиантами. В них разве что можно найти алхимические рецепты изготовления золота из собачьего дерьма!

Я задумалась… И начала так: «Метро существует во многих странах мира. Для того чтобы попасть в него, нужно купить жетоны, одноразовые или многоразовые карточки…». Плюнула. Разорвала листок. Начала заново: «Одним из крупнейших изобретений, которое считается достижением технической мысли…» Зачеркнула. Мысленно употребила идиоматическое выражение, характеризующее инцестичные половые отношения. Потом сказала: «Прости, Господи…» и снова взялась за перо: «Метро возникло в начале XX века…» Нет, пожалуй, раньше. И снова скомканный лист полетел на пол.

В моем приоткрытом окне висела всего одна, но очень яркая звезда. Я погрызла кончик ручки. И начала водить ею так, будто это делала она, а не я.