Аморалис

Я вновь вернулся взглядом к старушке и обомлел – вполне себе бодренькая, живая, готовая вскочить и отплясывать, она буквально на глазах осунулась и постарела до состояния мертвеца. Сейчас именно старушка… Даже запах почувствовался. Запах старости и… Безысходности.

Ну, знаете, когда заходишь в старую хибару, и первых пару минут не можешь дышать – кажется, что ты и сам мгновенно стареешь на энное количество лет. В нос ударяет запах плесени, нестиранных вещей и… Заброшенности.

Лицо испещрено морщинами, и каждая будто говорит мне: "Я прожила эту жизнь! А ты нет!".

– И всё-таки? – спокойно, уже без издевки спросил я. Старость нужно уважать.

– Народилась я в старом Хатежино. В семье еще два брата, а я середненькая, аккурат меж ними, – секунду помолчав, она продолжила. – Матушка в родах пагубла. – ее лицо исказилось от боли, хоть и притупленной годами. – И с одиннадцати лет хозяйство на моих плечах, стало быть. Батюшка пагуб, как мне пятнадцать исполнилось. Дождался пока подрасту, да сгорел за неделю от неведомой хвори… Вспоминал матушку, каялся, что сказать мнозе не успел. Лихорадил после матушкиных похав. И акурат на четверту пагодню пагуб. Это он Авдотью, мать мою, любил очень! Вот и ушел за ней.

"Надо же! А я и не думал, что такая любовь ещё существует" – с тоской подумал я.

– Брат скоро женился, а пасля и меня решил замуж выдать – молодая-то не хотела со второй бабой хозяйство делить… Дальше была супружеская жизнь. Где-то он мне в шею даст, где-то я его сковородкой по морде огрею… – по её лицу пробежало мечтательное выражение. "Неужели мужа бить нравилось?"

– А детей своих били? – перебил я.

– Била конечно, – просто ответила она. – А как не бить-то, коли слов не понимают?

Бабка ненароком освежила мои воспоминания и я резко дал по газам, намереваясь отвезти её если не в ад, то хотя бы подальше от себя. Коктейль из ярости, страха и отчаяния тек по моим венам вместо крови. Интересный факт: хочешь запомнить – обязательно забудешь. Хочешь забыть – будешь помнить вечно.

– Только я это, по делу только била.

Благо, она хоть перестала своими архаизмами говорить! Замучился, ей богу! Тьфу.

И тут Роза Викторовна начала рассказывать:

1958 год, Хатежино

Это был тихий осенний вечер. Бабье лето уже отступило, а зима не успела ещё показать свои права. Я сидела в любимом кресле и вязала Павлику свитерок. Муж мой, как это часто бывало, спал на печке выпимши. Хлопнула дверь в сенцах. Это сынок домой пришёл. Я вышла его встречать и обомлела – в руках у него было что-то ужасное. С рук сына капала красная, такая мерзкая кровь.

–Все, мамуль! – улыбаясь, сказал сын. – Больше некому у нас сало воровать!

Отстраненно подумалось – сейчас ковёр замажет… А кровь отстирать тяжко. Мои руки сами потянулись к ремню. Первых пару ударов я и сама не помню. Слезы застилали глаза, а в мозгу билась одна-единственная мысль – я ужасная мать. Я воспитала монстра. На секунду остановившись, я увидела панику в глазах сына.

–Никогда, слышишь! Не смей убивать животных, если это не для питания. Котенок не виноват в том, что мы оставляем сало на виду. Здесь только наша вина, – последние слова я проговорила невнятно из-за слез.

–Мамочка, но я думал… – в его глазах плескалась жгучая обида.

–Нет, сын. Не оправдывайся. Сделанного не воротишь. Просто запомни этот урок. Назовём его "Не убий".

Сын выдохнул и подлетел ко мне, я обняла его и, поглаживая по голове, сказала:

– Прости меня, малыш. Но так ты лучше запомнишь…

Мы долго обнимались и плакали. Он от жалости к мертвому малышу, а я от ненависти к себе. Знаю, по-другому было нельзя, но от этого не менее тошно.

Когда сын отстранился, на меня напал истерический смех – Павлик так и держал трупик в руках, нежно прижимая к себе. Теперь в крови был не только ковёр.

***

– Так и жили… – в голосе слышалось облегчение. Рада, что все, наконец, закончилось?

Успокоившись, я сбросил скорость.

– А с мужем честна была? – подстраиваясь под её манеру речи, спросил я.

– Была, сынок. А как не быть-то? – вздохнула она. – Я ж перед богом клятвы давала.

– А муж?

– А муж пил, бил, да по бабам ходил, – горько усмехнулась бабуля.

– Скажите, Роза Викторовна, честно только. Плохое кому делали?

– Я тебе, сынок, так скажу: делала я всё по чести. А вот плохо ли, хорошо ли – это уже не мне решать, – сказала она, источая такой аромат уверенности, что даже я, заядлый скептик, проникся.

***

Я отвез её в рай. В плохом, если его можно таковым назвать – она неизменно раскаивалась. Детей, опять же, воспитала отличными людьми. Она заслужила хорошей жизни! Хотя бы после смерти…

После ухода бабушки я еще долго не мог прийти в себя. Думал. Сколько их осталось таких, выживших несмотря ни на что? Ни войны, ни смерти родителей, ни голод… Ничто не смогло их сломить! Они выживали не спрашивая себя: "Зачем я здесь? Какой смысл в этой жизни?". Они просто жили, довольствуясь тем, что у них было.