Аметистовый блин

Первым раньше срока заявился Маркиз-Убоище, и это сперва показалось Сереже странно, однако как только Маркиз попросил двадцатку до послезавтра, все стало на свои места. В конструкторском бюро был свой алкоголик – и его повадки бюро изучило наизусть. Сережа сопоставил двадцатку с забегаловкой на углу и понял, в каком виде припрется через часок-другой Маркиз-Убоище, если только припрется вообще.

– Извини, друг, – сказал он сурово, поигрывая грудными мышцами. – В другой раз.

Маркиз-Убоище поразился тому, что мужчина отрастил себе грудь, шевеление которой так впечатляло даже сквозь свитер. Но, к счастью, промолчал.

– Садись, – Сережа показал на обитую дерматином скамью. – Можешь из этого сделать кресло. Подними спинку за тот край и установи упор.

Маркиз-Убоище сделал, как велели, и вальяжно уселся, развесив по обе стороны скамьи полы длинного серого плаща.

– На этой скамье вообще-то качают бицепс, трицепс и грудь, – намекнул Сережа, искренне надеясь, что Маркиз-Убоище задаст хоть из вежливости вопросик, а тогда уж удастся внушить тощему артисту необходимость тренировок.

Но тот поерзал, сполз чуть пониже и вынес вперед худую крупную руку подозрительно царственным жестом.

– Нам подобает лишь повелевать, но не просить, – хмуро сказал он. – Коль скоро мы не можем вас помирить, то назначаем встречу вам в Ковентри, в день Ламберта святого. Там спор, раздутый яростью речей, решится сталью копий и мечей!

Маркиз-Убоище вдруг резко выпрямился, откинул левой рукой складки серого плаща и оскалился, испустив негромкий, но удивительно злобный смешок.

– Раз не миритесь – тот пусть будет правым, чья доблесть победит в бою кровавом, – с непонятным Сереже ехидством продолжал он и вдруг сменил тон на благородно-возвышенный, без малейшей тени иронии: – Лорд-маршал, шлите свой отряд туда готовить все для Божьего суда!

– Сейчас, – отвечал за лорда-маршала Сережа. – Вот только шнурочки поглажу.

Маркиз-Убоище посмотрел на него именно так, как должен смотреть артист на качка – с сожалением.

И разве не достоин сожаления человек, завершающий пошлой фразой шекспировский текст?

В дверь тренерской постучали. Всунулась голова студента Вадика.

– Сергей Григорьевич, к вам пришли! – изобразив на роже благоговение, а в глазах – ужас, прошептал студент. И тут же дверь распахнулась.

На пороге, при полном параде и с наперсным крестом, стоял отец Амвросий.

Такого явления тренажерный зал еще не знал.

Отец Амвросий оглядел стены, как бы в поисках образа, на который можно было бы перекреститься. но Сережа оклеил тренерскую чемпионами по культуризму за последние десять лет. Блики, искусно подловленные фотографами, а может, и наведенные потом, играли на бицепсах, квадрицепсах, рельефе брюшных прессов, яростно скалились закаменевшие от напряжения в момент позирования физиономии, имелось и некоторое количество обнаженных девиц – какая же тренерская без этого аксессуара?

Увидев стоящего, как монумент, священника, Маркиз-Убоище вскочил со стула и вытянулся по стойке смирно.

– Знакомьтесь, – Сережа сделал светский жест.

– Иеромонах Амвросий! – голос у красавца-батюшки был бархатно-звучен и благородно-звонок.

Маркиз-Убоище открыл рот и сразу же закрыл. Будучи артистом, он оценил гостя очень высоко.

Сережа скосил на него глаза. Нужно было назвать имя Маркиза-Убоища, но Сережа не знал имени! Ему до сих пор хватало клички.

– Ле… Леонид Борисович! – вымолвил наконец артист. Фамилию почему-то утаил. Впрочем, и отец Амвросий без нее обошелся.

– Садись, – Сережа показал отцу Амвросию на продавленный диван, имевший славную эротическую биографию.

Тот уселся и, обрамленный справа и слева голыми мускулистыми ляжками чемпионов, принял вид великомученика. Сережа посмотрел на него озадаченно.

– Пересядь, – вдруг сказал он отцу Амвросию. – Вот сюда.

И выволок из угла табурет, на котором обычно держал электрочайник.

– Ты в своем репертуаре, – заметил бывший энергетик. – А это что – двухпудовка?

После того, как неизвестный фанатик спер из зала двухпудовую гирю, Сережа стал прятать мелкие предметы. Диск-тридцатку в сумку запихнуть мудрено, гриф от штанги – тоже, а гирю сунул, ухватил разом ее чугунную ручку с ручками сумки – и привет! Поэтому в тренерской лежали на полу гантели от семи кило и выше, а также пояса из толстой кожи и крюки от блочных тренажеров.

Осталось дождаться Лилианы.

Зная женщин в принципе, Сережа не верил, что хоть одна из сотни может куда-то прийти вовремя. Разве что Данка явилась однажды на деловую встречу с ним в шестнадцать ноль-ноль, как и было условлено, однако не в четверг, а в пятницу… И атлет здраво рассудил, что если сидеть голодным в ожидании, то и до язвы желудка недалеко.

Не успел он включить электрочайник, как в дверь тренерской опять постучали.

На пороге возникла Лилиана.

И замерла, словно окаменев.