Аметистовый блин

– Погодите! – атлет даже руку поднял, призывая всех, и жителей проявленного мира, и гостей из Вайю, к молчанию и повиновению. – Я сам с ним поговорю. Он так не понимает. С ним надо по-хорошему!

И, пока Вовчик, пыхтя, собирался ответить что-нибудь этакое, выволок его в спальню Наследника.

– Ты не сделал ничего плохого, – первым делом сказал атлет гиганту. – все нормально! Ты только скажи, откуда ты знаешь эту шкатулку с камушками!

– Эта коробка называется шкатулка? – спросил Вовчик.

– Ну да!

– Так я ж не знал, блин! – возмутился гигант. – Все вопят – «шкатулка, шкатулка!» Откуда ж я знал, что это – про коробку?

– И где же ты ее видел?

– А ты не того? Дальше – не пойдет? – проявил осторожность Вовчик.

– Я похож на трепло? – сурово осведомился Сережа, быстренько припоминая, что рассказывали о похождениях вокруг шкатулки Собеседник, Дерипаско и Елисеев. Вроде бы след утерялся, когда секретарша Юленька заперла Майку в кабинете шестнадцать-двадцать вместе со шкатулкой. Майка ее трогала, Майка через нее отбыла в Вайю, но что же было потом?

– Не похож, – честно признал Вовчик. – Ну, в офисе я ее видел. Мы офис один прикрываем – ну, там…

– Ты давай дальше рассказывай, – велел Сережа. – Ты увидел эту коробку в кабинете шестнадцать-двадцать, когда секретарша вызвала туда Елисеева. Что было потом?

– Ничего кабинет, – мечтательно вздохнул Вовчик. – Кайфовый кабинет. Стоит на полу за креслом, вся из себя, с камушками. Ну, я ее закрыл. На подоконник поставил. А тут Юлька как заорет – шкатулка пропала, шкатулка пропала! Шурка – всем руки вверх! Ну, это понятно, чтобы Юлька потом на нас не наезжала. Я тоже руки вверх. Она обшарила нас и говорит – мужики, ищите шкатулку! Я тоже стал искать, а потом подошел к подоконнику и коробку за пазуху сунул. Думал, покажу Тамуське – может, ей пригодится.

– Тамуська – это кто? – строго спросил Сережа.

– Хозяйка моя.

– Жена, что ли? – не уразумел Сережа.

– Ага, жена, – согласился Вовчик. – Она баба ничего, шустрая. Капустинский рядом с ней – фуфло, а она если что нужно – так без балды, все по делу.

– Капустинский – это кто?

– Ну, муж Тамуськин.

– А Тамуська – жена Капустинского?

– Ну!

– Ясно, – сказал Сережа, хотя яснее не стало. – И при чем тут супруги Капустинские?

– Так это же их домик!

Наконец-то Николай Юрьевич обрел фамилию. И тут же Сережа вспомнил, что отец Амвросий поминал всуе красивую Тамару Викторовну, хотя ему на женскую красоту обращать внимания по чину не полагалось.

– И зачем понадобилось отдавать камушки Тамусику? – продолжал допрос Сережа.

– Она же всякие редкости собирает, – объяснил Вовчик. – А та баба, которая исчезла из кабинета, забыла камушки. Знаешь, ходят такие дуры с чемоданами и всякими побрякушками, камушками торгуют, серебряными цепочками польскими, что ли… Коробка, сам знаешь, красивая. А Тамуська меня всегда с собой берет, когда за покупками едет. Я ведь и за рулем, и перетащить чего надо – без проблем. Она мне про всякие бронзовые фигуры рассказывает. Я тоже уже кое-что понимать начал…

Вовчик показал на торшер пятидесятых годов, с большим шелковым, изрядно обветшалым абажуром, и уверенно определил:

– Ампир!

– Ампир, – согласился Сережа, который в антиквариате и того не разумел. – Значит, ты отвез камушки Тамуське. А она?

– Обрадовалась. Так вот они, говорит. За них мой дурак хотел хорошие деньги получить, говорит. И чтобы эти деньги мимо меня пролетели, говорит. А хрен ему, говорит. Когда припечет – я ему эти камушки просто так не отдам, говорит…

– Ну, теперь действительно ясно, – подвел итог Сережа. – Домашняя шантажистка. Еще бы понять, как шкатулка… как коробка потом в постель попала. Впрочем…

Впрочем, это уже было не так чтобы важно.

Оставив Вовчика в спальне, Сережа вышел – и обнаружил такую картину.

Отец Амвросий с Маркизом-Убоищем забились в угол и оттуда мрачно таращились на флибустьера с Алмазом. Гости из Вайю тихо совещались. А Данка с Лилианой непостижимым образом успели найти общий язык. И обе шарили по квартире Наследника, стаскивая в одну кучу старую спортивную сумку, какое-то тряпье и даже книги.

– Ты прав, Алмаз, – сказал Монбар. – Ты прав, а я – слеп…

Законодатель с непостижимым для взгляда лицом положил руку на плечо флибустьеру.

– Камень постоянен по природе своей, – сказал он словно в утешение. – Ему не дано меняться. А человек, который несет в себе дух этого камня, сам не хочет меняться. Он – Аметист, ему свойственно отсекать лишнее. Вот он и отсек пирамиду Вайю.

– А мог бы стать Аметистом, – с некоторым сожалением произнес Монбар. – Мог бы. Но в нем нет жажды действия. Я полагал, что она проснется… И его жестокость останется жестокостью наблюдателя, никогда она не обратится против зла.

– Моя жестокость? – Сережа был ошарашен беспредельно.

– Ты зовешь ее строгостью, сударь мой. Мы, Аметисты, бережем людей от соблазнов. И внушаем страх перед наказанием. Это ты умеешь. Но подлинный Аметист не боится неудачи, а ты боишься.

– Пусть я боюсь неудачи. Но кто, в таком случае, спас шкатулку? – спросил атлет.