Аметистовая вьюга

— И что ты творишь? — с легкой укоризной произнёс он. Я почувствовала, как осыпаются мягкими хлопьями верёвки. Странно, жара всё не было, казалось, просто кто-то провёл меховой кисточкой по коже. Почувствовав, что свободна, я отлепилась от столба и, покачиваясь, спустилась к охотнику. Оставалась пара шагов, когда ноги не выдержали, но Лис подхватил меня, не дал упасть. Охотник хмыкнул и вновь закусил мундштук. А потом вдруг оказался рядом и, широко размахнувшись, отвесил поддерживающему меня оборотню оглушительную оплеуху. Голова того мотнулась, но он не только устоял сам, но и меня не отпустил. Я чувствовала жар его кожи, но, почему-то, не попыталась освободиться. А охотник рычал: — Глупый мальчишка! Возомнил себя бессмертным и неуязвимым?! На каждое бессмертие найдётся излишне изобретательная казнь! И Акира бросил, Эйш-Тан! Ты хоть понимаешь, что он натворил без пригляда?! Да ему теперь жить с этим! Думаешь, просто так Законы устанавливают?! Ты хоть понимаешь, чего мне стоило созвать Совет Семей и освободить тебя! Две недели! Две недели свободы — и ты уже влип в неприятности! Иногда мне кажется, что ты ищешь Хаоса! Либо ты прекращаешь валять дурака, либо…

Лис сверкнул наглыми глазами и сплюнул на чёрную землю. Стукнули друг о друга бусины. Этот тихий, почти неслышный звук набатом ударил мне в виски.

— Ты решил мне приказывать? Мне?! — А в голосе изумление. Не наигранное. Словно и правда представить не может, что кто-то осуждает его безумство. — Мне приказывать?! Ты что, окончательно разум потерял?

— Он прав, старый пень, не в праве мы ему, молодому да горячему, крылья подрезать. Не сгорел бы и без нас, — рассмеялась Мастер Лина. — Эй, Лисёныш, ты только объясни мне, старухе, чего это в подвале решил отсидеться? Охота в этом году знатная… Поехал бы с нами, развеялся, поймал бы ветер в крылья. Самое то, после…

Она не успела закончить, в охотника полетел первый камень. Деревенские сбились в стаю и, подбадривая себя криками и молитвами, атаковали. Дурное дело — нехитрое.

Я думала — конец деревне. Огненных магов не зря считают безумцами. Все они в ярости теряют голову. Говорят же — не дразни Пламя. Но нет. Не Мастер Лина остановила людей, а странный охотник. Просто вытянул руку и, легко шевельнув пальцами, остановил камни. Они замерли в воздухе, а он насмешливо глядел на людей. Уже не стаю — стадо. Сухой щелчок — и камни легли на землю.

— А она кто? — спросил он доброжелательно, но от этой его доброжелательности меня пробрала дрожь. От него веяло безразличием, гарью и вишневым табаком. — Маг?

— Проводник. Ты сам хотел, чтобы я нашёл себе спутника. Эту девочку за оборотня приняли, она… интересная. Я решил стать её хозяином.

Вот тут-то и исчезли все остававшиеся у меня иллюзии. Я уже обрадовалась, решив, что охотник и маг сумеют вбить в голову молодому оборотню, похоже, впервые выбравшемуся из своих дебрей, правила мира людей. Они лишь посмеялись. Словно… Словно сказанное Лисом было в порядке вещей.

— Смотри, Лисёнок, хлебнёшь с ней горя. Не выйдет из неё слуги. Да и не нужен тебе слуга, а кто нужен — того сам пленить не сможешь, да и не захочешь, — отсмеявшись, сообщила Мастер. Я уже мысленно поблагодарила её за заступничество, но маг добавила: — Но раз уж назвал её своей, ничего не поделать. Твоё слово многого стоит, Лисёныш. Ну, по крайней мере, скучать и пакостить некогда будет. Может и выйдет чего хорошее…

Охотник тем временем потерял к нам интерес. Он оглядывал людей. По-хозяйски так оглядывал, словно хозяин припасы. Пришлось напомнить себе, что люди в пищевой цепочке стоят рядом с оборотнями, а не под ними.

— Идём, — бросил охотник, похлопывая себя по сапогу тонкой плеткой, вытащенной из-за пояса. — Идём, здесь больше нечего делать. А нам пора, и так охоту пришлось прервать из-за тебя. Позоришь нас перед людьми, Лис, позоришь…

И покачал головой. А потом глянул на меня так, что захотелось стать маленькой и незаметной. А по ободку зрачка золотые искры кружат. Растущие искры, поглощающие хищную карь его глаз, скрывающие её.

— Идём, — Лис потянул меня вслед за охотником и магом. Шаг. Ещё один. Ноги подкашиваются, и я падаю. Падаю в огонь, в листву, в осень, в небо… Падаю куда-то, а вокруг — паутина. И нить, пронзающая меня, сияет, сгорая в холодном, зимнем пламени. И смеётся кто-то. И пахнет морозом, страхом и жалостью, и жаждой, голодом. Скрипит снег, с тихим шорохом ложится на стылую землю… И поёт кто-то детским, тонким голоском нескладную песенку, слов которой я почти не разбираю… О трёх сёстрах-Вьюгах: Кровавой, Белой и Аметистовой.

Пахло прелой листвой, дымом и подгоревшей кашей. Я чихнула и открыла глаза. Под головой что-то мягкое — куртка Лиса. Левую ладонь неприятно покалывает, зудит клеймо. Я села, покрякивая, словно древняя старуха. Лис, сидевший возле костра, обернулся.