Американский Голиаф

Порывшись на ощупь в купе, Джордж нашел в кармане пиджака кожаную коробку с «Негритосиками». Слышно было, как на своей подвесной постели билась, точно рыба, беспокойная Анжелика. Она впервые путешествовала на запад, вообще впервые путешествовала так далеко. Возбудишься от такой невинности! Могла ли эта женщина даже представить, что будет мчаться сквозь темные мили, словно принцесса, в пулмановском вагоне? Когда бы Хамиш Флонк вернулся с войны в целости и сохранности, подобный вояж так и остался бы в королевстве волшебных сказок. Если поездка и не принесет ничего нового, она хотя бы научит Анжелику ценить то, что ей досталось. Не стоит слишком скоро и слишком строго судить судьбу.

Поезд мчался сквозь бесконечный лес, лунный свет ронял брызги на сосновую армию.

– Ну? Что скажете, Элвуд? – Закрываясь от ночного ветра, Джордж запахнул халат. – Ваше мнение представляет интерес.

– Очень приятно, я думаю. – Изо рта его змеился дым. – Сладость и чуток горечи.

– Именно. Чуток горечи. Вашим людям нравится пикантность. Так и предполагалось.

– Мне нужно в вагон. Время обхода.

– Но вы же только два раза затянулись. Давайте еще Элвуд. Вдыхайте глубже. Вот так. «Привкус и вкус. Детская нежность». Таков наш новый слоган, на который я весьма рассчитываю.

– Кажется, я чувствую привкус и вкус.

– Элвуд, откуда мне знать, что вы меня не обманываете? Вдруг вы специально говорите то, что я хочу услышать?

– Ниоткуда вы не узнаете.

– Докуривайте до конца. До окурка.

– Я лучше оставлю на потом.

– Не надо. Не волнуйтесь. Своими заботами вы заслужили целую коробку. Проверка должна быть честной. Вкус меняется, когда сигара догорает до корня.

Элвуд опять набрал полный рот дыма, вокруг его головы уже клубилось серое облако.

– Так и есть. Все правильно.

– Я рассчитываю, что вы расскажете о «Негритосиках» друзьям, – сказал Джордж. – Из уст в уста – лучшая реклама.

– Обязательно, сэр, – ответил Элвуд. – Не сомневайтесь. Но вы не обидитесь, если я вам кое-что скажу?

– Говорите что хотите. Я не обижусь. Апробация для того и нужна.

– Название. «Негритосик».

– Чем вам не нравится название?

– А еще детская нежность. Я-то знаю, вы вовсе не хотите сказать, будто эти сигары специально для детей. Но кто-то другой, менее образованный, вдруг да и возмутится.

– В детской нежности весь смысл, она перекликается с названием! – воскликнул Джордж. – Как вы не понимаете? Ассоциация между нежностью и детством? Детей любят все. Вот вы любите детей?

– Каких-то да, каких-то нет, – проговорил Элвуд. – Но посудите сами, столько негров не любят слово «ниггер», а тут звучит похоже. На месте ваших людей я придумал бы другое название, не такое обидное. Скажем, «Дядя Том». На это никто не рассердится.

– «Дядя Том»? Это же пустое место. Не вызывает никаких чувств. Ни капли. В «Негритосике» есть изюминка. Невозможно забыть. Прилипает. Даже если пяти-шести ниггерам что-то померещится и они начнут бухтеть, я не стану из-за этой ерунды менять такое сильное имя. Я не спрашиваю, что вы думаете о названии, Элвуд. Только о самих сигарах.

– Вы абсолютно правы, сэр. Если я позволил себе лишнего, прошу меня извинить. Черные с радостью понесут ваших «Негритосиков» в свои дома – мужчины, женщины и даже дети. «Привкус и вкус. Детская нежность». Да, сэр.

– Никто не собирался предлагать этот товар женщинам и детям. Или стоило? Честно говоря, мы мало знакомы с предпочтениями ваших людей.

– О, я думаю, на женщин и малолеток можно ставить.

– Это хорошая новость, – сказал Джордж.

– Теперь мне нужно заняться своими делами.

– Одну затяжку на дорожку.

– Хорошо, на дорожку.

Втянув в себя по последней порции дыма, Джордж с проводником бросили на рельсы остатки «Негритосиков».

– Что-то я немного устал, – сказал Джордж. – Пора, пожалуй, вздремнуть.

– Да, спокойной ночи, сэр.

– Вы остаетесь?

– На одну минутку. Побуду на свежем воздухе, почувствую привкус и вкус.

– Привкус и вкус!

Джордж рассмеялся, покачал головой и ушел к себе в купе. Там он стащил халат, улегся на койку, закрыл глаза и поплыл вдаль вместе со стальной колыбелью поезда.

Над Джорджем лежала Анжелика, прижав ноги к животу и касаясь пальцами пулмановской крыши. Она старательно представляла себя озером, что питается потоками свежей воды. Дождевой воды, талого снега и капели сосулек. Ничего не получилось, она знала об этом. Анжеликино тело отбивало семенные удары Джорджа Халла. Этой ночью в пулмановском купе не начнет свою жизнь ребенок. Хамишу придется еще подождать своего суррогатного бессмертия.

В тамбуре проводник Элвуд выблевывал на рельсы содержимое желудка и обдумывал цену свободы.

Форт-Додж, Айова, 6 июля 1868 года

Последний спазм? Обратно в воронку? Вновь низведен до ничтожных атомов, коими истыкана вечность? Что лучше – распасться в диффузии или растаять в иллюзии? Стать Принцем Хаоса или сгустком неповоротливого континуума? Это рождение завершения или завершение рождения? Я требую объяснений. Не желаю принимать на веру. Начало это или конец, мне нужно время на подготовку.

Акли, Айова, 8 июля 1868 года