Впрочем, по части как ума, так и незашоренности Екатерина ничуть не уступала своей предшественнице. Сами посудите: есть у нас… ну, скажем так: протекторат, что неукоснительно соблюдает взятые на себя непростые обязательства перед Метрополией, обеспечивая едва ли не пятую часть поступлений государственной казны (не говоря уж о доходах царствующей фамилии) и избавляя Империю от разорительной необходимости заводить на Пацифике собственный флот. Можно, конечно, попытаться обратить тот протекторат в губернию (рискуя потерять его вовсе), но – чего, собственно, ради? И – как, какими силами? А еще того важнее – мы ведь тоже брали на себя… некоторые обязательства, и ни единого повода отступить от таковых нам пока не дали; ну а коли так – Pacta sunt servanda,[13] с мудростью древних не поспоришь…
На аудиенции, данной ею вскорости главе петербургского представительства (читай: послу) Компании, императрица живо интересовалась последними свершеньями compañeros (эффектно поставив посла в тупик вопросом – вправе ли она сама претендовать на сие обращение; сошлись на том, что в общем-то вправе, но лучше всё-таки оставить более традиционное «Ваше Императорское Величество»…) – такими, как учреждение в Петрограде собственной школы навигаторов, открытие богатых золотых россыпей на реке Юко в Новой Сибири и заключение союзного договора с королем Хавайи – самого крупного острова в архипелаге Елизаветы. Особенно впечатлили государыню масштабы и темпы строительства флота на петроградских верфях; на ее потрясенный вопрос: «Но как умудряются?..» последовал лаконичный ответ: «Не воруют».
Засим императрица передала послу депешу для Панина, доверительно сообщив о ее содержании: государыня жалует графа за верную службу орденом Андрея Первозванного, имением о тысяче душ в Курской губернии и именованием Панин-Калифорнийский; она надеется, что тому хватит сил и бодрости духа продолжить свою службу в Америке, ну а коли ностальгия по курским соловьям уже неодолима – что ж, пусть тогда сам подберет себе преемника, с тем, чтобы тот «сохранил курс». Никаких иных слов государыней сказано не было – да они и не требовались: молчаливое Елизаветинское «Не сломавшееся – не чини!» дополнилось молчаливым Екатерининским «Не тобой построено – не тебе и ломать!» – вполне недвусмысленный Наказ всем грядущим привилегированным акционерам из дома Романовых…
Массовую эмиграцию староверов императрица, впрочем, остановила – но ни на йоту не отступив от позиций предшественницы: своей собственной политикой предельной веротерпимости, так что ехать тем стало, в общем-то, незачем; ну и благо. Более того, именно в Калифорнии и укоренилась по-настоящему Единоверческая церковь – активно продвигаемый Потемкиным проект примирения старообрядцев с новообрядцами-«никонианами»: ладно, пускай все обряды, чины и уставы ваших общин будут старообрядческие – только признайте новообрядческое священноначалие! В России проект особого успеха не возымел, а вот в Русской Америке он неожиданно пришелся ко двору: прагматичные калифорнийцы, столкнувшиеся к тому времени с неразрешимой местными средствами проблемой отсутствия епископата, оказались вполне готовыми признать административное главенство иерархов из Петербурга (все равно далекого, как другая планета) – в обмен на присылку епископа, который «состоял бы “при старообрядчестве”, совершал бы все богослужения по старым книгам и рукополагал бы для старообрядцев священнослужителей, каких они сами изберут» (конец цитаты). Каковой епископ и был им в итоге прислан: государыня (по наущению Светлейшего) лично надавила на отчаянно противившийся тому Синод – и сплела тем самым одну из немногих ниточек, реально связывающих заокеанскую Колонию с Метрополией.
Любопытно, что единственный эпизод сколько-то массовой эмиграции из России в Екатерининскую эпоху опять-таки был связан с Америкой, когда Русско-Американской Компании (в лице Панина) удалось, а Российской империи (представляемой Потемкиным) – пришлось на пАру сложить совершенно головоломный пазл, обернувшийся спустя полвека появлением на мировой карте Свободной Конфедерации Техаса. Дело было так.