Америка (Reload Game)

— Верно, — чуть помедлив, прищурился он, — мой чин, «на здешние деньги», примерно соответствовал майору, — (дьявольщина, неужто и барышня тоже в Игре? — да нет, это уже форменная паранойя, ведь ее магазинчик я выбрал чистым тыком и сам, безо всяких подсказок и наводок…) — Вы, похоже, настоящая волшебница, сеньора! Как, кстати, следует к вам обращаться?

— Мария-Луиза, мой господин. Можно — просто Мария. И кстати — я не волшебница, а колдунья, потомственная: тут, знаете ли, тоже имеются лингвистические нюансы…

А ведь она ни капельки не шутит, ошеломленно сообразил он.

— Гм… Павел Андреевич Расторопшин, генерального штаба ротмистр, в отставке — к вашим услугам, сударыня! Мечтаю быть заколдованным вами, — и он принялся, отчаянно выгадывая время, выплетать витиеватейший комплимент, полный скрытых отсылок к «охапкам лиловых роз» и остроумных двусмысленностей, которые…

— Стоп! Вы прискорбно разрушаете сейчас свой образ солдата, Павел. Не хватает еще только затеять со мной беседу на литературно-музыкальные темы…

— Виноват, my fair lady! А не подскажите ль тогда потерявшему голову солдату правильные слова любви?

— Легко! Пароль: «Мадемуазель, я бы вдул!» Отзыв: «А я б дала!»

…

— Ма-ри-я… Слушай, а можно по-русски — Ма-ша? Ма-шень-ка?..

— Можно. Тебе теперь — всё можно! Люб ты мне, солдатик…

…

— А было — хорошо!.. — трепетным выдохом подытожила она, благодарно прильнув к нему каждой, казалось, клеточкой чудесного, упоительного, невероятного своего тела.

— Хорошо — не то слово, маленькая! Это было твое колдовство, да?

— Нет. И не надо поминать всуе такие вещи, даже в шутку! Тебе — в особенности.

— А что не так?

— Послушай-ка влюбившуюся в тебя без памяти колдунью, солдатик: плохо вокруг тебя, плохо… запах смерти — хотя, вроде, пока не от тебя… Ты уж там гляди в оба, ладно? Ну, тут не мне тебя учить.

— Эт’ точно — не тебе! — рассмеялся он. — Но всё равно спасибо, хорошая моя — непременно отдам приказ по своему гарнизону: удвоить караулы.

— Постой-ка, постой!.. — с этими словами она выскользнула вдруг из-под обнимающей ее руки и, будто обратясь в обнаженную античную статую из черной бронзы («Эх, и почему я не скульптор?..»), склонилась над раскиданной ими перед тем по полу одеждой. Вскоре поиски ее увенчались успехом, и она, проделав некоторые пассы ладонями, осторожно приподняла за ворот его пиджак:

— Зачем ты таскаешь при себе это? Жить надоело?

— Ты о чем?! — недоумение его была вполне искренним.

— Ты носишь в кармане — вот в этом! — артефакт, очень опасный. Ну, могущий в любую минуту стать смертельно опасным — скажем так…

Ему понадобилась добрая пара секунд, чтобы сообразить: эге, да это ведь про тот давний черный камешек — подарок дервиша из Темир-Хан-Шуры:

— Глянь-ка — вот это?

— Да! Оно самое. Откуда оно у тебя?

— С Кавказа, — пожал он плечами; глупость какая-то… — Это же просто шлифованная бусина из базальта, память об одном человеке… И если бы тот человек желал причинить мне зло, он — уверяю тебя! — мог сделать это гораздо более простым и верным способом… — («Да уж, шепни тогда дервиш хоть слово кому следует — и я, по местной традиции, уселся бы на кол перед воротами ханской резиденции…») — И потом, я таскаю при себе эту штуковину сильно не первый уж год — и как-то всё обходилось без особо вредных последствий…

— А я и не говорю, будто тот человек желал тебе зла. Действие такого рода артефактов зависит от кучи причин — от расклада иных артефактов вокруг, для примера… Эта, как ты выразился, штуковина смахивает на кусочек Аравийского Черного Камня — может статься, на том Кавказе он тебя и в самом деле оберегал… Послушай, — устало вздохнула она, — я ведь не учу тебя воинским уставам и баллистике, верно? А ты уж, будь добр, не учи меня моему ремеслу! Просто поверь: эта штуковина очень опасна — конкретно для тебя, конкретно здесь и конкретно сейчас. Очень.

— Ладно, уговорила, — пробормотал он, осторожно отложив камешек на подоконник. Суеверен ротмистр был не более (и не менее), чем это вообще свойственно людям его стрёмной профессии — но вот о том, что дервиш, даря ему оберег, действительно помянул тогда Каабу, она, по его разумению, знать не могла никак… — Здесь, как я понимаю, оставлять штуковину тоже рискованно?

— Нельзя, — подтвердила она. — Здесь вокруг куча разнообразных артефактов, и как они сработают все вместе — бог весть; не хотелось бы пробовать… Я, собственно, оттого и почуяла его присутствие.

— А вот глянь-ка, — поманил он ее к окошку, — во-он в кофейне по соседству, за средним столиком, сидит парнишка, мой спутник. Как, на твой глаз, — ему штуковина не повредит, нет?

— Ему? — она дважды перевела взгляд с Расторопшина на Сашу и обратно: сперва бегло, а потом очень внимательно. — Нет, ему не повредит, ничуть… Значит, он — твой спутник?

— Верно. А что тебя удивляет?

— Да так… Похоже, очень непростой парнишка. Очень…