Амазонка пустыни

Само же «приключение» слилось в какую-то фантас-магорию, полную красочных картин пустыни и гор, кош-марного не то сна, не то яви, пребывания в Турфане и ночного освобождения Васеньки. И было все это или нет, Фанни часто сомневалась. То ей казалось, что она видела сама и Будду в полутьме алькова, и зарезавшуюся китаянку, то думалось ей, что канцелярия тифангуаня, чофан, клоповник и ночное возвращение по размотанной нитке — все это было только чьим-то рассказом.

Но яркое видение волшебного Хан-Тенгри и чудо, совершившееся на ее глазах у подножия Божьего тро-на, — это уже было несомненной правдой, оставившей глубокий след и заставившей ее задуматься.

Иван Павлович с радостью и тайной тревогой дол-жен был отметить, что месяц тому назад с поста уехал ша-ловливый мальчишка, а на пост вернулась серьезная мо-лодая девушка, чем-то озабоченная.

Кто знает, чем?

Но будить ее сердце, спрашивать ее он боялся. Так было страшно снова услышать, что стать его женой — «это было бы смешно и ужасно».

XXXI

Наступила осень. Но ничто не изменилось в природе Кольджата. Так же черны были скалы и утесы ущелий, и так же желт песок. Только горы, на которых летом бе-лыми были лишь вершины да ущелья с ледниками, искри-лись сплошь снегами, и снега эти спускались с каждой бурей все ниже и подходили к Кольджату.

Потянулись киргизы с высоких плоскогорий своих летовок на зимовку в пустыню. Отъевшиеся в густых тра-вах гор табуны и стада шли на зимнюю голодовку.

Почта, приходившая из полка, говорила, что и там заканчивалась летняя работа. Ушли на льготу казаки, были отданы приказы о смотрах полковых учений и стрельбы. Приезжал командующий войсками, были ма-невры. Пушечная стрельба доносилась до Кольджата. Внизу были скачки, балы, спектакли, концерты, вечера — праздновали и веселились, как умели. На скачках все при-зы забрал Аничков на Альмансоре, а на состязаниях в стрельбе отличился командир полка Первухин, — но эта жизнь не касалась Кольджатского поста, и он по-пре-жнему не жил, а прозябал унылой постовой жизнью. Ни контрабанды, ни разбойников, ни приключений.

Однажды с почтой, вместе с приказами и казенными пакетами, пришло и частное письмо. Кривым, размаши-стым почерком был написан адрес Ивана Павловича, и по почерку и по печати Иван Павлович узнал, что писал бригадный генерал Павел Павлович Кондоров. Он бес-покоился, что «прелестная племянница» Ивана Павлови-ча соскучилась в одиночестве, упрекал Ивана Павловича за то, что он ни разу не вывез ее повеселить в лагерь на скачки или на вечер, и настойчиво приглашал «барышню» приехать 10 сентября в Каркару, где будет киргизская бай-га, устраиваемая киргизами Пржевальского уезда. Забот-ливый генерал уже распорядился, чтобы в доме почтовой станции для барышни отвели особую комнату. Езды же им всего шестьдесят верст, за один день доедут. Там будут Пе-говские, и, может быть, туда с мужем приедет и Первухина. Иван Павлович прочел это письмо Фанни и увидел, как у нее разгорелись глаза. Но она сдержала себя.

— А что же, — сказала она спокойно, — и правда, поедем. Надо же нам на людей посмотреть… Только, Дядя Ваня, возьмите моего Пегаса, очень прошу вас.

— Вам совестно меня видеть на Красавчике? Фанни вспыхнула:

— Нет. Я на это права не имею… Но мне хочется. Я вас так прошу…

Мог ли он ей отказать? Да, месяц тому назад, когда он резонился с мальчишкой-шалуном, когда он чувство-вал себя так им стесненным, но теперь…

И за два дня до байги они поехали. Она вычистила и починила свой армячок, тщательно подвила волосы и в лихо заломленной шапке была прелестна. Он тоже приоделся и на оригинальном своими пежинами Пегасе выглядел молодцом. Царанка, Запевалов и два казака со-провождали их.

На байгу в Каркаре съехалось около шести тысяч киргизов, цвет русского общества Пржевальска и Джар-кента, и все верхом.

В день байги пологие скаты гор над широкой доли-ной с поеденной стадами низкой травой, еще зеленой и цветущей мелкими осенними цветами с печальными бе-лыми, бледно-розовыми и лиловыми мальвами, торчащи-ми у дороги, у ручья, у забора станции, были покрыты гу-стой толпой всадников.

В пестром ковре халатов и цветных малахаев кирги-зов на маленьких лошадках всех мастей и отмастков, шу-мевших гортанными голосами, резкой чертой выделялся конвой генерала, подобранный на одинаковых гнедых лошадях. Люди были молодец к молодцу, в черных мун-дирах и черных папахах. Алая полоса погон резко про-черчивалась на пестром поле киргизских одеяний. Значок красный с синим обводом тихо реял в воздухе. Впереди конвоя стояла группа наиболее почетных конных гостей с генералом Кондоровым во главе.