Амамутя. Путь огненного бога

– Украинка, – сказал он, протягивая ей паспорт. – Значит, угреши бывают и украинцами, пусть даже сам Дерек – венгр.

По семнадцати добытым полотнам можно было составить общее впечатление об этом неизвестном мастере конца девятнадцатого века.

Казалось, что картины Дерека несут в себе некую настойчивую подсказку… Внезапно Иван понял, что есть общего в работах художника, кроме образа огня. Во всех картинах – будь то пейзаж, натюрморт или жанровая сцена, потрет – четко видны два обособленные плана. Вот развалины совсем близко: пустые оконные проемы, уродливые обломки стен. За ними – чистая зелень деревьев, луг и река, где-то совсем далеко впадающая в море. Или стол с кувшином и фруктами. Кувшин на самом краю, он отдельно, а фрукты, блюдо, ваза с цветами – уже другие тона, нечто как фон к кувшину, хотя все должно было быть, по идее, единым целым.

«По идее», – подумал Иван. – Это просто слова-связки… Так, может быть, в том-то и «идея», что не целое?

Скалы, громоздящиеся на берегу, и морская даль с туманным белопарусником. Окно с кропотливо выписанной деревянной рамой, а за окном – дивный средневековой город с остроконечными крышами.

Обыкновенная традиционность кулис пейзажа превращается в некий символ, настойчивое двоемирие – может быть, именно это и хотел сказать художник? Будто бы за нашей реальностью стоит какая-то другая…

Огонь порой здесь просто присутствовал в качестве неизменного атрибута, даже люди на портретах сидели при свечах, но чаще в этих пространствах царили фуги и мессы огня. Казалось, что горят сами краски, что изображение эфемерно, мгновенно, поскольку прямо сейчас все эти холсты, вместе с их массивными рамами, обратятся в пепел. Сгорит ткань, сгорит древесина, и за земными видами откроется какой-то иной мир.

Как знаток живописи Иван понимал, что это не просто какой-то бродячий живописец, а настоящий художник, такой, каких называют великими и гениальными, хрестоматийными и классическими. Удивительно, что никто не знает о нем. Поистине, пути славы неисповедимы. Иван думал, чуть ли не с ужасом, что могут быть и другие художники, оставшиеся почему-то за бортом человеческого внимания, и писатели, и музыканты… Вот, где-нибудь в деревенском доме или на городском чердаке покоится пыльный сундук, а в нем – рукописи стихов и романов, написанные сто лет назад каким-нибудь так и не открытым Пушкиным или Достоевским… В такое почему-то не верится, но вот же он, Дерек, перед его глазами… Неведомый миру гений.

Вечером Делла, как всегда, разложила камушки, Иван наблюдал за пазлом через ее плечо.

– Странное дело, – сказал он, рассматривая разложенные на столе элементы. – Если это идеограммы, иероглифы, то почему они столь часто повторяются? Я насчитал двадцать четыре разных знака, из них шесть «жизней», пять «солнц» и так далее.

– Чего в этом удивительного? – спросила Делла с каким-то странным раздражением.

– Иероглифов должно быть гораздо больше.

– Есть те, что есть. Не тебе судить о том, что было дано давным-давно!

Казалось, девушка была смущена и заменяла это чувство агрессией.

– Ага, в рифму порой говоришь, поэтесса.

– И что с того?

Иван решил не продолжать этот разговор. Теперь он был еще в большей степени убежден, что перед ним именно шифр, а так называемые идеограммы суть просто буквы. Получается, что Делла морочит ему голову, расшифровывая смысл надписей на браслетах. Может быть, никаких надписей и не существует?

К нему вновь вернулись сомнения: что здесь на самом деле происходит, и какая ему отведена роль в некой чужой игре…

В следующей деревне угреши пожаловали им еще один браслет и замысловатое украшение вроде монисто: на серебряной цепочке висели продырявленные старинные монеты вперемешку с камушками. Деньги были царские, камушки – обыкновенные, «наши», как заметила Делла.

Она разложила трофеи на две кучки и прочитала означенные на них заветы. «Сильному можно верить, сильного стоит любить, сильный достоин пути славы», – говорило монисто. «Рыба движется вверх по течению», – говорил браслет.

– Стоп, – сказал Иван. – Объясни мне пожалуйста, как ты это читаешь? Насколько я понимаю, – он поочередно ткнул в три одинаковых знака, похожих на заряженный лук, – этот символ и означает сильного?

– Нетрудно угадать, если знать перевод.

Иван перебрал камушки и сложил три знака подряд: «сильный», «солнце» и «жизнь». Спросил:

– И что же тут написано?

Делла засмеялась:

– Амамутя дает жизненную силу.

Иван ответил, даже не задумавшись:

– Сила жизни – солнечный свет. Или что-то другое. Да на таком языке можно сказать, что угодно, была бы фантазия у читателя. Что-то здесь не то, Деллочка. И знаков по-прежнему двадцать шесть. Нет, сегодня появился двадцать седьмой. Он что означает?

– Это рыба.

– Отлично, рыба. Меж тем как в китайском языке иероглифов тысячи. Странно это все. И ты мне чего-то недоговариваешь.

Делла молчала. Недоговорила. Хорошо, будем думать дальше.