Амальгама счастья

Как странно поступила с ней судьба! Она способна свернуть горы, добиться от Игоря возвращения письма – на любых, самых невозможных дотоле условиях, – и добраться до Швейцарии: у нее есть для этого и реальная необходимость, и возможность, и все оправдания. Она вправе напомнить о себе родителям Марио и даже, наверное, сможет увидеть его в больнице – только зачем, если он никого не узнает?.. И что ей тогда делать в Швейцарии?

Если же свершится чудо и врачи смогут вернуть из небытия ее далекого, почти забытого друга – они вряд ли еще когда-нибудь встретятся в Зазеркалье, зато в реальном мире могут оказаться вовсе не так нужны друг другу, как там, по ту сторону. А если он погибнет?.. Если он погибнет, она увидит его там, но Марио уже не увидит Дашу, как не видели ее люди в чудесном доме с мраморными колоннами, как не замечали ее Вера Николаевна, мама Лена и веселые молодые родители…

Получалось, что выхода нет. Нет действенного выхода; единственная возможность – оставить все так, как есть, и не пытаться выиграть в этой странной игре, не стараться подольститься к высшим силам, распоряжающимся Дашиной жизнью, не угадывать, сколько еще им с Марио отмерено встреч, а просто принять неизбежное. Плыть по течению, подчиниться судьбе… Ей хотелось поспорить с этим, но никто не предлагал ей спора и не спрашивал ее мнения…

Девушка сжала пальцами виски и плотно зажмурила глаза. Она сидела на краю комода в позе, уже привычной для своих поздних возвращений домой, – едва касаясь столешницы, чтобы вскочить и умчаться в любой момент. Зыбкое, неудобное положение тела, огненные круги перед глазами и тупая головная боль причиняли ей странный дискомфорт, от которого почему-то не хотелось избавляться. Как хорошо бы сейчас выпить чаю, укрыться пушистым пледом, включить негромкую музыку… Все эти простые и такие обычные действия вполне способны были быстро помочь Даше и снять с нее давящее ощущение беды и потери. Но в том-то и крылась, пожалуй, главная беда, что ей не хотелось отказываться от своих чувств… Не хотелось потому, что только они способны были вновь привести ее в Зазеркалье.

Она глянула в бабушкино трюмо – в упор, широко открытыми утомленными глазами, и ей, как однажды уже случалось, опять показалось, что в зеркале никого нет. Но на сей раз она не испугалась, не удивилась – лишь придвинулась ближе к темному гладкому стеклу, каждая царапинка на котором была ей уже знакома, как морщинка на родном лице. Пожалуйста, мысленно попросила Даша. Пожалуйста, жалобно повторяла она снова и снова, но зеркало молчало и сонная глубина его оставалась все такой же неподвижной и безжизненной. Шалишь, словно услышала она издалека надтреснутый старческий голос. Шалишь, прикидываешься. Еще не время…

Даша вздохнула и направилась в ванную за халатом. Уже в прихожей она вдруг замерла, словно пригвожденная к стене резким, показавшимся почему-то совсем незнакомым звуком: в дверь позвонили. Она стояла, затаив дыхание, не желая ни откликаться, ни обнаруживать свое присутствие, смутно надеясь на то, что непрошеный гость, кто бы он ни был, отчается и уйдет. Но трель раздавалась снова и снова, и наконец к ней прибавился звук, заставивший Дашу сжаться от ужаса. В замок вставили ключ.

Объяснение этому могло быть только одно, и это объяснение никак не устраивало девушку. Разумом она понимала, что рано или поздно ей придется поговорить с Игорем, выяснить судьбу бабушкиного письма, заняться, наконец, всеми неотложными делами Фонда, обсудить все с родственниками – и вообще, что называется, «закрыть тему», что следовало сделать уже давно… Но все ее эмоции, все достоинство, вся гордость оскорбленной женщины восставали против этого разговора, не слушаясь голоса рассудка и не соглашаясь с доводами логики. Только не сейчас, в который уже раз подумала Даша, и эта мысль заставила ее тенью метнуться к двери и накинуть на нее тяжелую металлическую цепочку.

Шорох и звяканье металла выдали ее, и человек за дверью на мгновение остановился. Ключ замер. Тишина воцарилась в доме, застыла – и разом оборвалась, обрушившись на девушку голосом Игоря.

– Даша, открой, пожалуйста. Я знаю, что ты дома.

Она отчаянно замотала головой, как будто бы он мог ее видеть сквозь дверь, и еще плотнее прижалась к стене.

– Открой, – продолжал уговаривать тот, кто стоял сейчас в нескольких сантиметрах от нее и был при этом так далек, словно взывал к ней из Антарктиды. – Нам необходимо поговорить. Ты же разумная женщина, ты должна понимать, что мы нужны друг другу. Неужели ты на самом деле обиделась на то… на ту ночь? Это же несерьезно, Даша, просто детский сад какой-то. Ну хочешь, я пообещаю, что больше не дотронусь до тебя… если уж я тебе так неприятен и ты мне не доверяешь.

Если бы он увидел сейчас насмешку, искривившую Дашины губы, она наверняка показалась бы ему злобным звериным оскалом. Доверие, он говорит о доверии?! Но Игорь не мог ее видеть, и потому раз за разом возобновлял свои безнадежные попытки.