Осенние сумерки постепенно синели, как дымок очага над темнеющими Дебрями, гася рыже-красное полыхание дальнего леса. То тут, то там мелькали черно-белые крылья зуйков, над головой носились скворцы, уже собравшиеся лететь поближе к родным краям. Тихо и мирно было вокруг: свет разгорался в дверных проемах хижин, среди которых стлался туман из смеси очажного дыма, дыханья скота в коровниках и уже колкого морозного воздуха. Когда мальчик подошел к громоздящимся на холме хижинам, то почувствовал, что тишина эта обманчива. В деревне царило необычайное оживление: в сумерках двигались, возникая и исчезая, неясные фигуры и отовсюду слышался прерывистый гул голосов, будто шли какие-то торопливые приготовления.
Ту же атмосферу поспешных сборов застал он и в Школе. Вортрикс, вернувшийся незадолго до него, сидел на корточках возле очага, над которым был подвешен огромный котел, где булькала похлебка на ужин. Вортрикс свежевал подстреленного им зайца с видом человека, решившего не отступать от положенного распорядка, несмотря ни на какие препятствия. Остальные, стоя у очага или расположившись на полу, что-то горячо обсуждали, одновременно полируя пряжки плащей или бронзовые украшения на кожаной сбруе, словно перед битвой.
Старый Кайлан сидел на обтянутой кожей скамье с копьем на коленях, ни на мгновение не спуская с учеников горящих глаз.
— Что происходит? Налет? — спросил Дрэм.
Ему ответили два или три голоса.
— Царь ушел за закат.
Дрэм свистнул:
— А как вы узнали?
— Здесь еще были гонцы, когда я вернулся, — сказал Вортрикс, продолжая свежевать зайца.
— А кто его убил? Он ведь был совсем не старый?
Юриан пальцем попробовал острие кинжала;
— Говорят, кабан. Царь вчера пошел на охоту и вышло так, что не он убил кабана, а кабан его.
Всех охватило какое-то возбуждение. Не то чтобы они жалели покойного Царя: он жил далеко от них в своем высоком Царском Чертоге, и они лишь знали от отцов, что он был суровый человек и замечательный воин. А теперь он был мертв и ушел за закат. И виноват в этом кабан с длинными клыками и глазами, налитыми кровью, защищавший свою жизнь.
— Будет тризна и изберут нового Царя, — сказал Туэн.
— Пир целых три дня, и борьба, и бега. Все мужчины соберутся в Царском Дворце.
— Отец рассказывал, что когда выбирали последнего Царя, жарили так много мяса, что запах доходил до Большой Воды, — заявил Мэлган, хлопая белесыми ресницами.
Слова его были встречены дружным хохотом, со всех сторон раздались голоса:
— Это единственное, что тебя волнует, толстяк?
— Когда Мэлган был маленький, его, наверное, осенью выгоняли со свиньями откармливаться на желудях.
— Берегись, Мэлган, как бы тебя не приняли за поросенка, тогда запросто угодишь в котел.
Мэлган, привыкший быть вечным предметом насмешек, только добродушно улыбался в ответ. Между тем Дрэм внимательно следил за всеми приготовлениями. Неожиданное возбуждение, охватившее его сверстников, передалось и ему.
— Мы что, тоже пойдем на пир? — спросил он.
— А ты как думаешь? — вдруг проворчал до сих пор хранивший молчание Кайлан. — Вы разве не из дома Вождя? Не из его стаи Собаки? А теперь прекрати задавать вопросы и иди готовься к утреннему походу. Уже поздно, а ты еще ничего не начинал делать. Я не потерплю, чтобы мне потом тыкали в глаза, что Собака Дамнорикса, когда все шли на тризну, выглядела будто шелудивая шавка какого-нибудь пустозвона.
Луга, начищавший удила, поднял голову.
— Ты забыл, наш отец, что Дрэм непременно должен довести свою драгоценную собачку до дома. Я иногда удивляюсь, как ты ее вообще оставляешь и приходишь сюда? — сказал он с усмешкой.
— Ты бы меньше удивлялся и больше думал о своей собаке. Может, тогда бы она тебя слушалась во время охоты.
Дрэм поставил копье на стойку возле очага.
Ему казалось странным, что Луга так долго помнит обиду и даже находит в этом какое-то удовольствие. Взбираясь с грохотом по лестнице на чердак, он отогнал мысль о Луге и его язвительных злых насмешках. Дел впереди было невпроворот. Он отыскал в ворохе одежды оранжево-желтую набедренную повязку, пояс с бронзовыми бляшками и когда-то длинный коричневый плащ с голубой полосой, который нынче стал ему совсем короток. После ужина он сидел со всеми вокруг очага и полировал кинжал и бронзовые бляшки на поясе. Время от времени он расчесывал гребнем волосы, как это делают взрослые мужчины, и он, и Вортрикс, и все остальные.
Двенадцатилетки, оттесненные от очага, дрожали от холода на сквозняке и поглядывали на них с завистью. Двенадцатилетним не надо было расчесывать волосы, поскольку они не собирались на тризну и церемонию избрания Царя. Это была привилегия самых старших Собак из стаи Дамнорикса, потому-то они с таким гордым видом сидели вокруг огня, положив возле себя копья и ведя неторопливую беседу,