Алые перья стрел

Варфоломей ревел задумчиво и монотонно. При этом он глядел на дорогу, где кудлатой спиралью завивалась пыль. Там, за ней, стихала тупая дробь конских копыт.

— Ты чего?

— Ваня пошкакал, а мне шумкой по колену попало…

У ног Варьки валялся Сонин портфель с хлебом. Его на полном аллюре кинул братишке Иван, умчавшийся куда-то в теплые летние сумерки.

Здорово же, видать, спешил он, если и на мгновение не остановился у порога родного дома.

Паша и Лешка молча переглянулись.

Но за ужином тревога улеглась, и они хорошо провели этот вечер.

12

Утром Лешка поднялся с широкой деревянной кровати, на которой спал обычно Иван, и увидел в хате одного Варьку. Мальчуган деятельно мастерил из лучинок сложное сооружение в виде креста.

— Шамолет, — объяснил он. — Шкоро полетит, раненых повежет в Мошкву.

Мальчонка и в детских играх все еще жил войной, горькими буднями партизанского лагеря, где прошли почти три года его маленькой жизни.

— Этот не полетит, — безжалостно сказал Лешка. — Нужен плотный лист бумаги…

Он умел делать отличные планеры из листа ватмана. При легком ветре они могли целую минуту держаться в воздухе и улетать шагов за двести.

В убогой хатке с земляным полом ватмана, конечно, не было. На подоконнике Лешка нашел стопку старых ученических тетрадей. Тетрадная обложка тоже годилась для планера. Собираясь выдрать ее, Лешка прочел надпись: «Сшытак па беларускай мове вучанiцы IV класса школы партызанскага лагера атрада iмя Суворова Праскоуi Майсяновiч».

Прочел, оглянулся и осторожно положил на место. У него почему-то не поднялась рука драть такую тетрадь.

Но и Варьку нельзя было оставлять без обещанного самолета. Тогда Лешка полез в Сонин портфель и извлек оттуда какую-то толстую общую тетрадь. Она была уже почти вся исписана и, по мнению Лешки, значит, не нужна.

Он аккуратно раскрыл стальные скрепки, вынул два листа и упрятал тетрадь на место. С помощью ножниц за одну минуту был изготовлен шикарный «иштребитель», как немедленно аттестовал его Варька. Второй лист в качестве запасного Лешка спрятал на животе под майкой, и они отправились во двор испытывать планер.

Пущенный с крыльца, он описал в воздухе лихую дугу, заложил правый вираж и круто пошел на снижение прямо под ноги Варьке. Пацан заверещал от восторга. Тогда Лешка чуть подогнул элероны крыльев и забрался по лесенке на крышу хлева. Вспорхнув оттуда, бумажная птица долго не хотела садиться на землю. Планер то выписывал почти замкнутые круги на трехметровой высоте, то уносился в угол двора, а потом, попав в теплую струю воздуха от свежей навозной кучи, снова взмывал на уровень крыши. Совершенно ошалевший от счастья, Варька с диким визгом носился за ним по двору. Кончилось тем, что планер ткнулся носом в шею входившей в калитку Паши.

Девочка чуть улыбнулась, поставила на землю увесистый мешочек, покрытый мучной пылью, и тихонько сняла с лямочки ситцевого сарафана белую птичку.

— Спасибо, Леша, за Варьку, — ласково сказала она. — Маленький он. А игрушек нет. Вон как радуется. Сейчас я вам лепешек напеку, а завтра уж настоящий хлеб. Муку получила.

Она все это сказала так, что Лешке стало жарко на ветхой соломенной крыше коровьего хлева. Очень хорошо сказала.

Правда, еще вчера он пришел к выводу, что влюбляться в Прасковью ему нет никакого смысла. Слишком безнадежное дело. Конечно, с великой радостью он бы сейчас сам вместо бумажного планера ткнулся лицом в эту тоненькую шею. Вот так бы прямо с крыши и ринулся.

Но, здраво оценивая свои шансы, Лешка понял их полную ничтожность. Кто он такой? Тыловой городской пижон, не нюхавший пороха. А она знает и свист бомб, и визг мин, и сама смазывала партизанам автоматы. Никаких надежд на взаимность тут быть не может. Даже его прошлогодняя влюбленность в маленькую цирковую акробатку имела более светлые перспективы. Правда, Лешка с циркачкой не познакомился, а любил ее на почтительной дистанции, которая пролегала между галеркой и манежем. Но мог познакомиться в любой час, потому что во время гастролей акробатка училась в их школе и имела по двум предметам чахлые «тройки». Лешка шел почти отличником, и это здорово повышало его шансы. Но к зиме цирк уехал, и уже целых полгода Лешка ни в кого не влюблялся.

Когда вошли в хату, Лешка сказал, что лепешек он не хочет, а пусть она лучше расскажет о школе в партизанском отряде. Он видел ее тетради. Как же они могли там учиться — в лесу?

Паша пожала худенькими плечами.

— Вот так и могли. Отвели нам самую большую землянку, а так-то больше писали на фрицевских листовках. Они с одного бока чистые. Знаешь, были такие листовки… сдавайтесь, партизаны… и всякое такое. Противно, а писали на них. А то на газетах. Третий и четвертый класс кончила в лагере. Зато сейчас у нас школа хорошая.

Лешка слушал ее рассказ, как будто читал приключенческую книжку.

— Так партизаны же воевали!

— Воевали. А ребята учились. К лагерю наши фашистов не допускали. Только иногда бомбили фрицы.

— А кто учил вас?

— Так ты ее знаешь. Софья Борисовна. Она ведь до войны здесь учительницей была, а потом в партизаны ушла.