Алтын-Толобас

– При чем здесь Седой? – удивился Coco. – Седой – это не проблема, а тоненькая заноза в моей толстой заднице. Я эту занозу обязательно вытащу надеюсь, с вашей помощью. Нет, уважаемый Николай Александрович – дайте-ка вашу рюмочку – мои проблемы куда как мудреней. – Выпили, закусили шоколадом, и банкир продолжил. – Трудных проблем у меня три. Первая: я вешу 124 кэгэ, надо худеть, а я очень люблю кушать. Вторая: мне не везет в любви, у меня очень странные отношения с этим великим чувством. И третья: я хожу в церковь, я построил три храма и кормлю четыре богадельни, а в Бога не верю – совсем, сколько ни стараюсь. И книги религиозные читаю, и молюсь – а всё, как говорится, мимо кассы. Вот что я называю трудными проблемами. Решать их надо, а как – ума не приложу.

Выпили по второй, и теперь Николасу стало еще лучше. Кажется, он угодил в тривиальную ситуацию, многократно описанную и экранизированную: иностранец как жертва агрессивного российского хлебосольства. Наверное, это и называется «запой», подумал магистр – когда начинаешь новый раунд выпивки, еще не протрезвев после предыдущего. Больше всего тревожило то, что не хотелось останавливаться.

Николас снова подставил рюмку, поглядел на Иосифа Гурамовича и внезапно ощутил прилив искренней симпатии к этому видавшему виды, хитрющему, а в то же время такому по-детски открытому толстяку.

Растроганное пощипывание в груди означало, что сейчас Николаса понесет давать добрые советы. Двадцатилетний коньяк ослабил все сдерживающие механизмы. Магистр продержался еще с полминуты – пока Coco выставлял на зеленом столе шары треугольником, – а потом капитулировал.

– С верой проще всего, – сказал он.

– Да? – удивился Габуния, застыв с уже нацеленным кием.

– Не надо стараться, не надо заставлять себя верить в Бога. Пустое это дело.

– Вы думаете? Так что, денег на богадельни больше не давать?

Звонкий удар. Треугольник рассыпался на желтые кругляшки, ни один из которых – истинное чудо – не коснулся дремлющей Жужи.

– Почему же не давать – давайте, дело хорошее, – разрешил Николас. – Только не ждите, что на вас за эти деяния благодать снизойдет. Давайте, если деньги есть, а о вере не думайте. Если в вас потребность есть, вера, когда надо, сама придет, а за уши вы ее из своей души все равно не вытянете. Выпьем?

Выпили.

– Теперь поговорим о ваших странностях любви, – предложил Фандорин, заедая коньяк миниатюрным эклерчиком. Настроение у магистра было победительное, все на свете проблемы казались ему сейчас легкими и разрешимыми. – Здесь-то что не так? У вас же молодая жена-красавица, я читал в журнале.

– Она меня не любит, – горько сказал Coco, его толстые щеки скорбно обвисли. – Восьмой об девятого и в среднюю… И всю жизнь так было. Рок. Первый раз в двадцать лет женился. Невеста – ангел, папа – секретарь райкома. Так любил ее, так любил! «Миллион алых роз» песня была, помните?

Николас помотал головой – не помнил. Окружающее пространство начинало вести себя так же безответственно, как в «Кабаке». Даже еще хуже.

– Пугачева пела. Но это она уже потом пела, в восьмидесятые. А я своей Нино еще в шестьдесят шестом, безо всякой Пугачевой, весь урожай цветоводческого колхоза «Сорок лет Октября» купил и улицу перед домом розами выложил! Вот как любил… А она нос драла, обзывала, унижала. С мужчинами кокетничала. Изменяла… – Голос Габунии дрогнул от горьких воспоминаний. – Не выдержал, убил ее.

Фандорин поперхнулся коньяком.

– Тридцать лет прошло, – успокоил его Coco. – Я был молодой, горячий. Еще даже университет не закончил. Тогда законы были строгие, шесть месяцев в тюрьме сидел! – Он гордо поднял палец, но тут же снова поник. – Второй раз женился – опять по сумасшедшей любви. Она певица была, в тбилисской опере. Голос – серафимы в раю так не поют! По всей стране на гастроли ездила. Я за ней – как собачонка, вот как Жужа эта таскался! Вокруг нее увиваются всякие хлюсты, букеты шлют, записочки, а я терплю. Семнадцать лет терпел! Она в восемьдесят девятом на машине разбилась, царствие небесное. Сколько позора было…

– Почему позора? – нахмурился сопереживающий Николас.

– Так она в машине Хурцилавы ехала. Актер у нас такой был, известный ходок. Когда автогеном крышу срезали, вынули их – он за рулем без штанов сидит, и моя Лика рядом… Ай что было! – махнул рукой Иосиф Гурамович. – Из Тбилиси в Москву переехал. Думал, хватит – больше никаких жен, никакой любви. А увидел Сабрину – и всё, пропал, старый дурак. Ничего для нее не жалею: кутюры там всякие, цацки, игуану из Америки заказал – ящерица такая мерзкая, Сабриночка захотела. И что? На прошлой неделе с массажиста ее снял. Позавчера шофера уволил. Три с половиной месяца после свадьбы прошло! Сто дней! И, главное, хоть бы прощения попросила – какой там! Только смотрит вот так своими глазищами. – Coco задрал голову и наморщил нос, изображая презрительный взгляд. – Нет, Николай Александрович, не понимаю я про любовь чего-то самого главного… Третьего об одиннадцатого и в угол.

Подумав, Фандорин изрек: