Алтын-Толобас

Фандорин повесил голову. Ситуация представлялась совершенно безвыходной. Сдаться милиции – значит, подвести человека, который пришел на помощь в трудную минуту. Не сдаться – превратиться в беглого преступника.

– Короче, так. – Влад стукнул кулаком по столу – две пустые рюмки перевернулись, из трех полных расплескалась водка. – Мне что Шурик, что МУРик, что министр Куликов. Будешь припухать здесь столько, сколько надо. А как поутихнет, я тебя через Турцию по фуфловой ксиве отправлю. Мусора хрен с ними, они тебя тут не найдут. Я тех, других опасаюсь. Кто Шурика с поводка спустил. Говори, Коля, всё, что знаешь, не томи. Я должен прикинуть, откуда ждать наката, чтоб вовремя окопаться.

Николас смотрел на красивого человека Влада Соловьева и молчал. Сегодня у магистра истории был вечер мужественных решений. Недавно он принял одно, отчаянное по своей смелости, а теперь вызревало второе, еще более безрассудное.

Не будет он ничего рассказывать храброму флибустьеру. И убежищем его не воспользуется. Потому что это было бы чудовищной подлостью. Достаточно того, что он втянул в эту страшную историю Алтын. Что же он – совсем подонок, губить тех, кто ему помогает?

Поступить с Владом порядочно и честно можно было только одним способом – исчезнуть из его жизни, не подвергать смертельной опасности.

– Что молчишь, пенек ты английский? – взорвался Соловьев. – Думаешь, я тебя прикрыть не сумею? Сумею, не дрожи. Ты не смотри, что я без охраны езжу. Не признаю телохранителей. Свое тело белое я как-нибудь сам сохраню. А если не сохраню – две копейки мне цена. Но бойцы у меня есть, броневые. Я их из Черногорска импортирую, так что они на меня, как на Господа Бога, молятся… Ты чего такой белый? Замутило?

А побледнел Николас оттого, что понял: не отпустит его Соловьев. С точки зрения его флибустьерской этики это было бы предательством. Удержит попавшего в беду друга, хоть бы даже и насильно. Запрет под замок, в номер с мебелью красного дерева и навороченным компьютером – церемониться не станет. Допускать этого нельзя.

Эффективнее всего срабатывают самые простые уловки. Николас вспомнил, как ловко он ушел от мистера Пампкина, многоопытного советника по безопасности.

– Да, мутит, – сказал магистр, рванув ворот рубашки. Поднялся, нарочно пошатнулся (чемоданчик держал в руке). – Нехорошо. У меня бывает приступы аллергии. Я в туалет.

– А кейс тебе зачем?

– Там таблетки, – соврал Николас. – Сейчас приму, и пройдет.

Для правдоподобия блейзер пришлось оставить на стуле. Там, во внутреннем кармане паспорт. Зачем ему теперь паспорт? Вот бумажник в кармане брюк – это хорошо.

Вышел в коридор. Сбежал вниз по лестнице.

Из ресторана неслись протяжные звуки песни «По диким степям Забайкалья». Пели два голоса – один всё тот же, хрипловатый, мужской; другой мелодичный, женский. Красиво выводили, но сейчас было не до песен.

Помахать рукой Зинуле, улыбнуться. Швейцару сунуть бумажку.

Всё!

Ночь. Оказывается, уже ночь.

Ай да Николас, ай да ловкач, всех перехитрил – как Колобок. И от бабушки ушел, и от дедушки ушел.

Как похолодало-то. Марш-марш! Подальше от «Кабака».

По ди-ким сте-пям Забай-калья! Левой, левой!

Раз-два!

Приложение:

Лимерик, сочиненный нетрезвым Н.Фандориным вечером 15 июня, во время побега из «Кабака»

Пройдоха и ловкий каналья,
А также законченный враль я.
Одна мне отрада
Бродить до упада
По диким, степям Забайкалья.

Глава десятая

Дом в тринадцать окон. Волшебные свойства кости единорога. Корнелиус узнает новые слова. Тайна Философского Камня. Чужие разговоры. Иван Артамонович рассказывает сказку. Нехорошо получилось.

Сержант Олафсон заслужил бочонок пива, мушкетеры Салтыков и Лютцен по штофу водки. За то, что быстро бегают – так объявил им капитан фон Дорн, немного отдышавшись и вернувшись от небесных забот к земным.

За спасение от верной гибели можно бы дать и куда большую награду, но надо было блюсти командирскую честь. Когда из-за угла церкви с железным лязгом выбежали трое солдат, страшного татя в клобуке словно Божьим ветром сдуло. Только что был здесь, уж и кинжал занес, а в следующий миг растаял в темноте, даже снег не скрипнул. Солдаты разбойника и вовсе не разглядели – только ротного начальника, с кряхтением поднимавшегося с земли. Не разглядели – и отлично. Незачем им смотреть, как ночной бандит их капитана ногами топчет.

Адам Вальзер – тот, конечно, всё видел, но языком болтать не стал. Да к нему от пережитого страха и речь-то вернулась не сразу, а лишь много позже, когда в караульной ему влили в рот стопку водки.