Алтын-Толобас

Получалось, что выхода нет. Нужно возвращаться с повинной к многоопытному советнику по безопасности и уговаривать его, чтобы перед репатриацией он все-таки дал Фандорину возможность сговориться с главным московским сыщиком. Пампкин человек незлой и умный. Может пойти навстречу – если, конечно, не сильно рассердился на Николасов обман.

Да, может быть, еще и не хватился, ведь прошло не более пяти минут.

На набережной было пусто, только сзади раздавались неторопливые, гулкие шаги какого-то позднего прохожего. Вздохнув, Николас повернулся, чтобы идти сдаваться.

– Коляныч! – жизнерадостно возопил поздний прохожий. – Какими судьбами?

Магистр попятился.

– Ну чё ты как не родной? – как бы обиделся Очкарик (вот и стеклышки в свете фонаря блеснули, а в руке блеснуло еще и что-то металлическое пожалуй, не пистолет с глушителем, а нож или кинжал). – Не бери в голову, все там будем.

Страшный человек ускорил шаг, теперь его отделяло от Николаса не более пятидесяти футов.

Фандорин развернулся и, приволакивая ногу, побежал прочь, но медленно, слишком медленно. И ролики сломаны, не умчишься. Господи, неужели всё закончится здесь, у этой равнодушной реки, в этом чужом, недобром городе?

Послышалось стремительное приближающееся фырканье маломощного моторчика, визгливо заскрежетали тормоза. Рядом с тротуаром резко остановился малюсенький таункар – Николас знал, что эта модель называется «Ока».

Открылась дверца.

– Мотаем! – крикнул женский голос.

Фандорин, в очередной раз сбросивший балласт рефлексии, кинулся головой вперед в кабинку и скрючился на крошечном сиденье, поджав длиннющие ноги.

Автомобильчик рванулся с места, замахал незакрытой дверцей, как воробей крылышком.

Николас кое-как устроился. Сел, поджав колени к подбородку, вывернулся назад. Фигура на тротуаре послала ему воздушный поцелуй.

– Oh, my God, – вздрогнул магистр и поскорее отвернулся.

Нет, все-таки это был кошмарный сон.

– Дверь, – раздался тот же голос, что давеча выкрикнул загадочное слово «мотаем». Николас захлопнул дверцу и повернулся к своей спасительнице. Разглядел в полумраке суровый профиль с коротким, чуть вздернутым носом и упрямым подбородком. Девушка или молодая женщина, худенькая и очень маленького роста. То ли смутно знакомая, то ли на кого-то похожая, сейчас не вспомнить, на кого. На Марию Шнайдер эпохи «Last Tango in Paris»?

– Dream, midsummer night's dream,[6] – пробормотал Николас, уже почти не сомневаясь, что все это ему снится.

– Ты чего, правда англичанин? – коротко взглянула на него Мария Шнайдер.

– Правда англичанин, – повторил Фандорин. – А вы кто? Как вас зовут?

Маленькая женщина ответила:

– Алтын.

От такого ответа магистр сразу успокоился. Разумеется, сон. Вот и непонятный алтын из Корнелиусова завещания объявился.

Но пигалица повторила:

– Алтын – это имя. Фамилия – Мамаева. А ты-то кто? И почему этот отморозок так хочет тебя убить?

Приложение:

Лимерик, сочиненный Н.Фандориным в лифте гостиницы 14 июня около половины шестого пополудни:

Мне в сражении за Саратогу
Две руки оторвало и ногу.
Я на койке лежу,
Под себя я хожу.
Повезло мне, ребята, ей-богу.

Глава шестая

Служба есть служба. Любовные обыкновения русских женщин. Поручик фон Дорн разрабатывает Диспозицию. Явление ангела.

– Куда прошь, дубина! Сказано: «Halt!» Первий десяток links! Вторий десяток rechts! Третий links! Четвертий rechts! Пяти links! Шестий rechts! Семий links! Восмий rechts! Барабан – и-и-и: тра-та-та-та, тра-та-та-та!

Корнелиус отобрал у барабанщика палочки, выстучал правильную дробь и потрепал мальчишку по вихрам: не робей, выучишься. Паренек был толковый, схватывал на лету.

Рота маршировала на Девичьем поле – дальнем плацу, расположенном за Пречистенскими воротами и Зубовской стрелецкой слободой, отрабатывала повороты плутонговыми шеренгами.

Пять месяцев усердной выучки не прошли даром. Солдаты истово стучали сапогами по и без того донельзя утоптанной земле, поворачивали лихо, глаза пучили куражно. Фон Дорн, хоть и покрикивал, но больше для порядку – был доволен. Глядя на роту, трудно было поверить, что меньше чем полгода назад большинство солдат не знали, где у них лево, а где право: левши называли правой ту руку или ногу, которой им было удобно пользоваться, а поскольку левшей в роте насчитывалось пятеро, складных экзерциций никак не выходило. Чтоб солдаты не путались, пришлось приучить их к новым словам: тот бок, где стучится сердце – links. Другой – rechts. Ничего, привыкли. Мартышку и ту выучивают в ладоши хлопать да польского танцевать.