Алтын-Толобас

– Про царевнин блуд с Васькой Галицким давно известно. Понадобится Ваську из Кремля взашей – Артамон Сергеевич скажет государю, а пока пускай тешатся, дело небольшое. Помешать боярину Сонька с Галицким не смогут, руки коротки. А что князь про Александру Артамоновну худое говорил, так это пустяки. Боярин за него, паскудника, свою дочь выдавать и не думал никогда. Про князя мы знаем, что он Милославским служит. Артамон Сергеевич его нарочно к себе допускает; чтоб Васька думал, будто в доверие вошел.

Получалось, что ничего нового Корнелиус арапу не сообщил. От этого капитану следовало бы расстроиться, но весть о том, что боярин Сашеньку за князя выдавать не думает, сполна искупила разочарование.

Взглянув на залившегося румянцем фон Дорна, Иван Артамонович покряхтел, повздыхал и вдруг повернул разговор в неожиданную сторону.

– Хочешь, Корней, я тебе притчу расскажу?

Мушкетер подумал, что ослышался, но дворецкий продолжил как ни в чем не бывало – будто только и делал, что рассказывал кому ни попадя сказки.

– Притча старинная, арапская. От бабушки слышал, когда мальцом был. Жил-был крокодил, ящер болотный. Сидел себе посреди топи, лягушек с жабами ел, горя не знал. А однажды ночью случилась с крокодилом беда. Поглядел он на воду, увидел, как в ней луна отражается, и потерял голову – захотелось ему, короткопалому, на луне жениться. Больно уж хороша, бела, круглолика. Только как до нее, в небе живущей, добраться? Думал зубастый, думал, да так ничего и не удумал. А ты, капитан, что крокодилу присоветовал бы?

Корнелиус слушал притчу ни жив, ни мертв. Повесил голову, пробормотал:

– Не знаю…

– Тогда я тебе скажу. – Голос Ивана Артамоновича посуровел. – Или крокодилу на небо взлететь, или луне в болото свалиться. Иначе им никак не встретиться. Понял, к чему я это? Ну, иди, поспи после караула. А не заспится – так подумай о моей притче. Нравишься ты мне. Не хочу, чтоб ты с ума съехал.

Но ни спать, ни думать о притче фон Дорну не довелось.

Сначала, едва вышел от арапа, примчался нарочный из Кремля – и сразу к Ивану Артамоновичу. Ясно было: что-то случилось.

Корнелиус затревожился, остался дожидаться в сенях.

Дождался. Скоро оба вышли, и арап, и гонец. Застегивая парадный кафтан, Иван Артамонович – хмурый, напряженный – на ходу шепнул:

– Плохо. Царя ночью удар расшиб, кончается. Теперь всякого жди.

И ускакали.

Потом фон Дорн весь день метался по комнате, терзаясь вопросом неужто великий государь того перепуга не снес? Как захрипел, так и не поднялся? Ай, как нехорошо вышло. Ай, как стыдно.

Ближе к вечеру явился Адам Вальзер. Лицо в красных пятнах, глаза горят. Ворвался без стука и сразу:

– Слышали? У его величества апоплексия. Вряд ли доживет до утра. Все бояре там, духовенство, и Таисий первый. Соборовать будут. Это значит, что нам с вами пора за Либереей.

– Куда, в Кремль? – удивился фон Дорн. – До того ли сейчас?

– Ах, при чем здесь Кремль! – досадливо воскликнул аптекарь. Библиотека совсем в другом месте!

Корнелиус обмер.

– Вы что, нашли ее?!

– Да!

Глава одиннадцатая ПОГОВОРИМ О СТРАННОСТЯХ ЛЮБВИ

Отмаршировав от сияющего огнями «Кабака» метров триста, Николас оказался в темном, безлюдном сквере и сел на деревянную скамью, чтобы составить план дальнейших действий.

План составляться отказывался. При имеющихся условиях задача решения не имела. Какие к черту действия? Задрать голову и выть на луну – больше ничего не оставалось.

Сдаться властям нельзя. Уехать нельзя. Ночевать негде. Помощи ждать неоткуда. Голова гудит. И очень-очень холодно. Как в нелюбимой песне Криса де Бурга «Полночь в Москве».

Через некоторое время от тоскливого ужаса и холода опьянение прошло, но вместе с ним поникла и недавняя решимость «засаживать по самую рукоятку». Честно говоря, и второе мужественное решение – благородно уйти в ночь – теперь казалось идиотским (особенно жалко было блейзера, в котором было бы не так холодно).

Так что же, вернуться в тепло и свет? Принять от Владика помощь? И окончательно утратить самоуважение? И подставить друга под удар? Ни за что на свете!

«А как же Алтын? Ее ведь ты подставил под удар, – сказала Фандорину совесть. – Быть может, хозяева Шурика ее сейчас допрашивают и не верят, что она ничего о тебе не знает».

От жуткой мысли Николас вскочил со скамейки, готовый немедленно ехать, а если понадобится и бежать в Бескудники. Сел. Он ведь даже адреса не знает, а дома в том спальном районе похожи друг на друга, как травинки на лужайке. Телефон! Он ведь выучил номер наизусть!

Фандорин открыл кейс, включил свой «эриксон» и после недолгого колебания набрал тринадцать цифр: код России, города и московский номер.

После первого же гудка в трубке раздался голос журналистки:

– Алло… Алло…Кто это?

Николас молчал, испытывая неимоверное облегчение. Отвечать ей, разумеется, было невозможно – вероятнее всего, телефон прослушивался. Но и разъединяться не хотелось – в холодной ночи от звонкого голоса Алтын стало немножко теплей.