Алтын-Толобас

Проникнуть в дворцовые подвалы оказалось еще проще, чем предполагал Корнелиус. Когда мушкетеры заступили на караул (рано утром, еще до света), капитан переложил часть заснеженной поленницы, оставив за ней узкий лаз к ржавой железной дверце. Замок вскрыл кинжалом, петли смазал ружейным маслом. Потом, обойдя посты, вернулся на то же место и проскользнул внутрь.

Там тоже хранились дрова – видно, не один год, ибо поверху поленья были затянуты паутиной.

Очень по-русски, думал фон Дорн, пробираясь со свечой вдоль стенки: заготовить впрок больше необходимого, а потом бросить – пускай гниет.

В дальнем конце обнаружилась еще одна дверца, в точности похожая на первую, только с замком возиться не пришлось – проржавел настолько, что от первого же поворота клинка открылся сам. В следующем подвале в нос шибануло тухлятиной – здесь хранились копченые окорока, заплесневелые и изгрызанные крысами. Поскорей миновал зловонное подземелье, перебрался в соседнее, пустое. Оттуда вели две двери: одна налево, в узкую галерею, другая направо, в целую анфиладу низких сводчатых погребов. Корнелиус заглянул в обе, но дальше двигаться не стал, ибо для первого раза было довольно.

На часы в Кремль рота выходила через три дня на четвертый, посему продолжить поиски удалось лишь 9 января. В этот день Корнелиус двинулся по анфиладе, тщательно простукивая каждый аршин пола. До истечения караульного срока наведывался в подвалы четырежды. Прошел два зала и одну малую комнату. Впустую – полы отзывались глухо.

Продолжил поиск 13-го – достиг конца анфилады, то есть северной оконечности подвала. Опять ничего, если не считать погреба, где в бочках хранилось вино. Корнелиус хотел отлить немного в флягу. Попробовал венгерское, прокисшее. Ох, сколько добра пропало зря!

В промежутках между караулами состоял при Артамоне Сергеевиче, да еще бегал к Вальзеру в слободу. На сон времени почти не оставалось, но спать почему-то и не хотелось. Если Корнелиус ненадолго проваливался в забытье где-нибудь в углу, на лавке, а то и в санях – снились сияющие огнями лалы страны Вуф и сама страна Вуф: залитая ярким солнцем, с затейными башенками и благоуханными садами. Сашеньку капитан видел только мельком. Проверил на ней свои единорожьи зубы – улыбнулся чуть не до ушей. Кажется, подействовало. Боярышня посмотрела на скалящегося мушкетера удивленно и вроде бы с тревогой. Ничего, когда Либерея переместится в алтын-толобас, еще посмотрим, какой жених завидней – князь ли Галицкий, или кто другой.

17-го января фон Дорн двинулся из третьего погреба влево, в галерею. Теперь простукивал не только пол, но и стены. И что же? В первую же ходку стена справа отозвалась гулко. Корнелиус схватился за сердце. Неужели? Приложил ухо, постучал рукояткой кинжала уже как следует, в полную силу. Сомнений нет – пусто!

Вышел обойти караулы, у поленницы прихватил лом. Вернулся к заветному месту. Прочитав молитву и поплевав на руки, ударил железной палкой в стену. С одного замаха пробил сквозную дыру, откуда пахнуло гнилью. Припал к отверстию глазом – темно, не разглядеть. Ничего, замахал ломом с таким пылом, что через минуту у ног валялась целая гора гипсовых крошек.

Капитан согнулся в три погибели, протиснулся в образовавшийся лаз с огарком свечи. Сундуки! В три яруса, чуть не до потолка!

Корнелиус сдержался, не кинулся к сокровищу сразу. Сначала, как подобает доброму католику, возблагодарил Святую Деву: «Будь благословенна, Матерь Божья, покровительница взыскующих» – и уж потом, трясясь от возбуждения, стал подцеплять разбухшую от сырости, неподатливую крышку.

Пальцы нащупали что-то волглое, похожее на спутанные женские волосы. Фон Дорн поднес свечу и застонал от невыносимого разочарования. Внутри лежали связки меха, сгнившего от долгого и небрежного хранения. В других сундуках было то же – облезлые, никуда не годные соболиные шкурки. Кто-то спрятал их здесь лет двадцать, а то и тридцать тому назад, да вынуть забыл. Похоже было, что весь царский дворец стоит на куче без толку загубленных припасов, никому не нужного гнилья.

Больше ничего примечательного в этот день обнаружено не было.

Зато в следующий кремлевский караул, 21-го января, Корнелиус сделал удивительное открытие. Галерея вывела его к маленькой двери, взломать которую удалось не сразу – грохот разнесся на всё подземелье. По ту сторону ход продолжился, но из прямого сделался зигзагообразным, причем колена этого диковинного, неизвестно для какой цели проложенного лабиринта змеились без какого-либо внятного порядка и смысла. В конце каждого отрезка, на потолке была черная квадратная дыра. Поначалу капитан не придал значения этим отверстиям, решив, что они проложены для освежения воздуха, но после третьего или четвертого поворота сверху донеслись приглушенные, но вполне отчетливые голоса.

– Я те харю набок сверну, сучий сын, – утробно рыкнула дыра. – Сейчас вот крикну «слово и дело», будешь знать, как государевы свечи воровать. Много наворовал-то?