Алтарь Отечества. Альманах. Том II

Но у меня на такие развлечения времени было мало, так как с 8-летнего возраста на меня легли серьёзные домашние заботы. В отсутствии мамы и старшей сестры – они уже работали на шахте – надо было присматривать за 5-летней младшей сестрой Аней. Нужно было обеспечивать печку углём и дровами, собирая их среди отвалов пустой породы на шахтном дворе и перетаскивая их на себе домой через балку – глубокий овраг, поросший лесом, и отделявший наше кладбище от шахты. Наколоть дров, разбить топором большие глыбы угля на мелкие кусочки, растопить печку, натаскать воды из колодца, вскипятить её в большом чугуне было тоже моей обязанностью.

Чтобы как-то облегчить свою работу по доставке угля и дров с шахты, я увлечённо занимался изобретением и постройкой тачки из подручных материалов, но это плохо получалось, так как я долго не мог найти подходящего колеса. Однажды на шахте я всё-таки нашёл такое колесо и стал делать тачку. Для того чтобы укрепить ось с колесом в нижней части продольных деревянных брусьев тачки, надо было на конце каждого из брусьев под ось сделать отверстие, выжигая его раскалённым болтом. Раскалив в печке подходящий для этой цели болт докрасна, я подхватил его щипцами и стал подносить к месту прожигания. В это время болт вильнул и готов был выпасть из щипцов. Чтобы этого не произошло, я невольным движением левой руки подставил её тыльной стороной ладони под раскалённый болт и взвыл от боли. Глубокий и длинный ожог долго не заживал и мучил меня постоянными болями, его несколько месяцев лечили всевозможными мазями. В конце концов, он зажил, а на тыльной стороне левой ладони руки и сейчас можно видеть следы моего «детского технического творчества».

Но особенно трудным и мучительным моим занятием была пастьба наших коз. На всю жизнь у меня за три летних пастбищных периода об этих животных осталось впечатление как об очень хитрых и неукротимых тварях, хотя они и обеспечивали нашу семью молоком. Казалось, что у нашей Нинки – так звали первую, старшую козу – было только одно на уме: незаметно удрать из стада, забраться в огород, всё там сожрать и истоптать. И уследить за этой козой-хитрюгой было сверх моих мальчишеских сил.

Под стать матери были и её дети, среди которых выделялся сын-цап (козёл) Борька, которого я по своей мальчишеской неосмотрительности научил бодаться. И когда Борька через год заматерел и из милого козлёнка превратился в грозного бодливого козла, от него убегали и взрослые, и дети. Единственное, чего он боялся, так это хлёсткого, с потягом, удара длинным кнутом из сыромятной кожи.

Но однажды Борька стал виновником одного происшествия, которое вполне могло закончиться трагически, и в конечном итоге стоило козлу-забияке его жизни.

Рядом с нашей сторожкой на кладбище в землянке жила другая семья – женщина с мамой-старушкой и четырёхлетней дочкой. Зимним солнечным днём мама выпустила свою маленькую дочь погулять. Девочка была одета в какой-то длиннополый пиджак, подпоясанный ремнем. Так вот наш Борька умудрился за этот ремень поддеть девочку на рога и долго как куклу таскал её по двору, пока взрослые, выбежавшие на крик смертельно перепуганной девочки, не сняли её с рогов. Был грандиозный скандал, и судьба Борьки была решена: пришёл какой-то хромоногий мужик и зарезал его на мясо. Несколько месяцев мы, благодаря Борьке, наслаждались сытной мясной жизнью. А в нашей семье многие годы напоминал об этом забияке и о нашем военном детстве прикроватный коврик, сделанный из его шкуры с белой длинной шерстью.

Другим довольно неприятным воспоминанием о моих «взрослых» занятиях военного и послевоенного детства осталась история с табаком и курением. Наша мама выращивала, сушила и готовила на продажу тютюн – табак-самосад. Это был дополнительный источник средств для содержания семьи. Пастух, у которого я был в подпасках, молодой и, как я теперь понимаю, развратный парень, научил меня курить, воровать у матери и таскать для него табак. Во всём подражая ему, я с 8 лет курил самокрутки, по-взрослому ругался и оглушительно «стрелял» – щёлкал длинным кнутом, гоняясь босиком целый день по выжженной степи за коровами, телятами и шкодливыми козами, пока мой «шеф» в тенистой балке отсыпался после ночных похождений с местными девчатами. Я настолько был увлечён таким «взрослым» образом жизни и привык к курению, что в отсутствие табака начал собирать окурки около общежития молодых шахтёров, приехавших из Средней Азии.

Мне было уже 10 лет, когда жаркой осенью засушливого 1946 года я в очередной раз насобирал окурков, спрятался в лесополосе, тянувшейся вдоль железной дороги, из окурков выпотрошил их содержимое и сделал цыгарку-самокрутку. Я закурил, успел сделать только две затяжки и… потерял сознание.