Алтарь Отечества. Альманах. Том I

В воскресенье 22 июня 1941 года с утра я, А. ЩЕЛКУНОВ и Д. ЕРМИЛОВ пошли зачем-то в центр города. День в Казани был солнечный, тихий, и мы вели беспечно-шутливый разговор. Возвращаясь домой около десяти часов, услышали сообщение о том, что фашистская Германия напала на нашу страну. Это было так неожиданно, что мы растерялись и долго не могли опомниться. В общежитии разошлись по своим комнатам, а вскоре снова собрались у Д. Ермилова и продолжали обсуждать создавшееся положение.

Экзаменационная сессия шла, но мы готовились не столько к экзаменам, сколько к той новой жизни, в деталях ещё не обозначенной, которая ждёт нас впереди. По окончании сессии наш поток, две группы, направили на сельскохозяйственные работы в совхоз, находящийся километрах в восьми от Камского Устья. Мы выполняли там разные работы, в частности, очищали силосные ямы. Недели через две или три я пообносился и поехал в Казань, чтобы купить кое-что из рабочей одежды. Приехал туда, а стипендию не выдали. Встретился со знакомыми студентами. Кое-кого из товарищей уже призвали в армию. Остальным сказали, что до сентября они не потребуются. Я посоветовался с друзьями и решил, что мне следует ехать не в Камское Устье, а в Сенькино, чтобы увидеться с родственниками, отвезти книги и барахлишко. Приехал я туда во второй половине июля. Ещё многие мужчины призывного возраста были дома. Сразу же меня, А. КАРЕТНИКОВА и М. СЕРОВА послали на телеге в Долы Ковернинского района Горьковской области, чтобы мы там купили махорки (в наших магазинах она исчезла). Однако махорки нам не продали, а самих чуть не задержали как шпионов. Шла война, но по воскресеньям, как и в прежние годы, молодежь собиралась на гулянья. Время мы проводили втроём: днём работали, а вечером шли в Ковригино или Чакрыгино. В Чакрыгинской школе второй год после педучилища начала работать однокурсница Каретникова и Серова Нина Александровна Гусева. Меня с ней познакомили, потом мы встречались несколько раз. Меня призвали в армию, между нами завязалась переписка, которая года через два как-то оборвалась.

Во второй половине августа призвали в армию семейных сенькинских мужиков – М. Д. КУЗЬМИЧЁВА, Михаила БОЯРШИНА, Михаила ВОЛОДИНА. К этому времени в деревнях были получены первые похоронки, поэтому проводы были тяжёлыми. Накануне к вечеру стали собираться за столами: появилась водка, начались шумные разговоры, пелись песни. В день отправления их в армию с утра продолжались застольные беседы и песни, во время которых мужчины держались мужественно, достойно, жёны всё время смахивали слёзы. А когда готовили лошадей (уезжали в Сокольское на телегах), заплакали и мужчины, и дети, а женщины заголосили. Все было почти по Твардовскому, с той разницей, что жёны провожали мужей до Сокольского, расставание было там:

«Кто речь держал, кто пил в запас,
Кто песню пел не в лад.
А бабы выли в этот час,
Как много лет назад.
И провожали мужиков —
Покуда те в виду,
И за борта грузовиков
Хватались на ходу.
И в жаркой билися пыли,
Дружны в беде одной.
Потом, утихнув, порознь шли,
Забрав детей, домой…»

(А. Твардовский. Голошение. День поэзии, Л., 1985, с. 311–312).

27 августа я прошёл по маршруту Сенькино – Попово – Васино – Тихонино – Захарово – Киркино – Чакрыгино – Кузино – Сенькино, простился с родными местами, родственниками и знакомыми. 28 августа пошёл в Слободку к Прониным, а от них на пароходе поплыл в Казань. Там узнал, что однокурсники ещё не в армии. Человек восемь из нас недели три работали грузчиками на кондитерской фабрике. К концу сентября 1941 года в составе группы студентов-добровольцев я был зачислен в парашютно-десантные войска и определён стрелком-автоматчиком в 211-ю воздушно-десантную бригаду, которая формировалась километрах в двенадцати от города Маркса Саратовской области. Недель пять мы убирали там арбузы, махорку, зерновые культуры. Потом получили обмундирование, и начались занятия. В декабре 1941 года нас перебросили в Малаховку, это в Подмосковье, а в марте 1942 года – в Люберцы. Проходили учения, в частности, тренировка в прыжках с парашютом.